Максим Боксер: «Мы не провинция, скорее – периферия»
03/12/2014
На фоне всех процессов в российской политике и экономике закономерно, что общая картина завершившейся в конце осени недели аукционных торгов русским искусством в Лондоне выглядит не слишком оптимистично. Аукцион Sotheby`s продал около тридцати процентов лотов и наторговал мало. Christie`s спас безусловный шедевр – выставленный на торги экспонат из музея в израильском городе Рамат-Ган: «Портрет Марии Цетлин» кисти Валентина Серова. Он ушёл за £ 9,3 млн. – самую высокую цену, когда-либо уплаченную на русских торгах. Все остальные лоты (кроме декоративно-прикладного искусства и портрета кисти Юрия Анненкова) и на этом аукционе продавались довольно вяло или не продавались вовсе.
И всё же повод для доли оптимизма имеется: это работа в контексте «русской недели» небольшого выставочного и аукционного проекта «Maxim Boxer». Он назван по имени его идеолога и создателя, москвича Максима Боксера, который известен своими просветительскими, культуртрегерскими программами в российской арт-жизни. Их он успешно совмещает с бизнес-проектами, ориентированными на подготовленных коллекционеров-интеллектуалов. Такой одновременно просветительский и бизнес-проект он и представил внутри «русской недели» в Лондоне. Это была недельная выставка «Метафизика в русском искусстве», которая завершилась аукционом. Аукцион вполне можно назвать успешным. Продано 68% лотов (около сорока работ). Художники – в основном классики неофициального искусства (Оскар Рабин, Игорь Шелковский, Игорь Макаревич, Владимир Яковлев, Борис Свешников, Николай Вечтомов, Илья Табенкин, Александр Панкин), а также известные мастера российского contemporary art (Гор Чахал, Сергей Шутов, Анна Жёлудь, Сергей Пахомов, Владислав Ефимов, Константин Батынков, Виталий Пушницкий, Ирина Затуловская, Георгий Литичевский). Отдельно была выставлена акварель Кузьмы Петрова-Водкина. Все мастера так или иначе реагируют в своём творчестве на историческую тему «метафизическое искусство», которая была сформулирована итальянскими художниками в 1910-е годы. Сюжет «метафизическое искусство в российском контексте» очень сложен и мало разработан в науке об искусстве. Так что выставка и аукцион вышли экспериментальными, как и предыдущий, устроенным Боксером в Лондоне летом – «Русский космизм в современном российском искусстве». В обоих случаях цены, в отличие от домов-монстров аукционной индустрии, были невысокими. А покупатели – чаще подготовленными.
О своих новых аукционных проектах, их менеджменте, культурной миссии, о том, как меняется образ коллекционера за последние годы, Максим Боксер рассказал нам в Лондоне.
Франсиско Инфантэ-Арана. Театр неба и земли. 1986. Фотография, 50 х 50 см
Как бы ты тематически определил свои проекты, проходящие в рамках недели русских торгов в Лондоне?
Мы преследуем несколько целей. Возможно, мы хотим вырастить коллекционеров. Возможно, мы хотим помочь незаслуженно не узнанным до сих пор художникам. Возможно, мы хотим сами разобраться, что происходит с нашим искусством, если его представить в неожиданном ракурсе. А скорее всего – все составляющие актуальны и важны. Мы делаем аукцион небольшой. Аукцион друзей, для круга близких людей, который должен шириться. Мы берем на себя во многом просветительскую роль, снабжаем наши проекты культурными программами с публичными дискуссиями, лекциями. Издаём каталоги с исследовательскими статьями. И счастливы, что можем поделиться тем, что знаем. Всё это организуется при помощи совета художников, экспертов, искусствоведов.
Как возникла идея создания этих проектов?
Мы задумались о существовании определенной ниши на рынке современного искусства для небольшого интеллектуального аукциона с моим товарищем и компаньоном, Константином Семкиным, во время отдыха в Риге в ноября 2013 года. И постепенно начали реализовывать идею. Сразу возникло множество технических вопросов, которые требовали безотлагательного решения. Это вопросы с оформлением, с бухгалтерией, с арендой помещения, с транспортировкой… Это добрая половина всего дела, и я очень благодарен Константину, взявшемуся за решение этих задач, в которых я ничего не смыслю и к которым боюсь прикасаться... Мы совершенно сознательно захотели вписать наши проекты в контекст недели русских торгов, на которые собираются коллекционеры. С большим трудом мы нашли и арендовали помещение в галерее ERARTA на Berkley Street, рядом со всеми крупными галереями и аукционными домами. Чтобы попасть в официальные издания недели русских торгов, также нам пришлось и поработать, и потратиться. На платную рекламу, например. Нам очень приятно, что английские издатели отнеслись к проектам всё же не как к сугубо рыночным. Были готовы помочь. Например, обложку в путеводителе The Russian Art Week с работой из нашей коллекции – автора Игоря Шелковского – нам предоставили бесплатно ради поддержания нового начинания.
Игорь Шелковский. Город. 2014. Масло, дерево, 30 x 46 см
Почему темы получили такие необычные формулировки?
Тема русского космизма давно будоражила воображение интеллектуалов. Были сделаны выставки про космос в изобразительном искусстве в разных странах. Однако спроецировать идеи Фёдорова, Флоренского, Вернадского, Циолковского на современное искусство мы решились одними из первых. Конкретную мысль о возможности создания подобной выставки сформулировал художник Александр Пономарёв. Сформулировал азартно, артистично, увлечённо. Как он это умеет делать. Мы собрали команду художников, заручились поддержкой интеллектуальной, оформленной в текстах ведущего специалиста по искусству авангарда и современному искусству Виталия Пацюкова, и стали делать проект. Для Британии он совершенно необычен и потому стал интересен. Ну а второй, только что завершившийся проект «Метафизика в русском искусстве» явился логичным продолжением первого, так как идеи Вечности и Бесконечности – константны для отечественного самосознания. Он тоже экспериментальный применительно к российскому contemporary art.
А почему не взять темы более понятные и известные? Ведь бизнес-составляющая всегда работает более надежно применительно к тому, что известно…
Я не хотел брать обкатанные сюжеты, вроде «концептуальное искусство» или «русский соц-арт». Они слишком каноничны. И нарушать канон в данном случае нельзя, потому как тема обкатана и есть с чем сравнивать. Необходимо было бы искать более хрестоматийные вещи музейного практически качества, высокой цены. И в таких хрестоматийных темах не должно быть никаких лакун. Я сознательно иду на то, чтобы представить искусство более сложное, более новое в искусствоведческом плане. К нему можно относиться более гибко, подвижно и быть спокойным за те произведения, которые я включаю в проект.
Выходит, что эти темы – и русский космизм, и метафизика – уточняются и определяются в процессе подготовки выставок. Ведь никакой заранее данной матрицы их понимания не существует?
Конечно, появляется огромное количество имён, списков, которые потом корректируются, уточняются. Что-то вычёркивается, что-то вписывается… И специалисты-эксперты мне в этом помогают. Со своей стороны я слежу за качественным уровнем представляемого искусства. Все представленные работы – это плод тщательного отбора и поиска.
Игорь Макаревич. Лингамания. 2012. Масло, холст, 50 x 40 см
Выбранные тобой для Британии темы сложно вписываются в тренды западного искусства. Ты здесь проблемы не видишь?
Я не хотел бы перепевать темы, которые всё равно лучше подготовят британские или американские кураторы. Глобальные сюжеты универсального значения. Взявшись за них, мы бы выглядели провинциально и малопривлекательно. А вот темы малоизведанные вызывают больший интерес и уважение. То, что мы можем предъявить реально качественные и новые вещи, говорит о том, что мы не провинция… А периферия. (Смеётся.)
Когда ты выбираешь темы своих выставок-продаж, ты учитываешь, как меняется интерес к российскому искусству за последние годы?
С позиций начинающего аукциона в Лондоне я не могу заниматься творчеством совсем молодых и неизвестных. Очень осторожно их включаю в выставки. Я не чувствую большого интереса у людей к именам, которые не на слуху. К сожалению. Это вопрос времени, репутации и доверия аукциону. Что касается вообще рынка, он претерпевает постоянные изменения. Как и среда людей, которые на нём присутствует. Скажем, в начале 90-х, когда я впервые попал в Лондон, в зале сидели подавляющее количество иностранцев и человек 10 русских. И совершенно чётко делилась тематика работ. Русские покупали себе недорогие пейзажи, а иностранцы – Фаберже, предметы, хранящие историю Государства Российского. Когда у людей меняются возможности – меняются ориентиры рынка. В те же ранние 90-е существовало поколение коллекционеров из интеллигенции, врачи, академики – тот самый средний класс, который покупал милые небольшие работы (художников конца XIX – начала XX века). Или, если коллекционер был со стажем, то приобретал работы серьёзные и сложные. С прекращением существования этого класса как одного из приоритетных на рынке всё изменилось. Сейчас мы наблюдаем крах широкого рынка. Теперь рынок сводится к соревнованию между собой сверхдорогих шедевров, которые нужны очень малому количеству людей. На смену советской и постсоветской интеллигенции пришли люди, условно говоря, «гайдаровской эпохи»: бизнесмены, банкиры, предприниматели, которые обладали своим воспитанием, привычками и знаниями. Изменился подход. До их пришествия доминировал клубный подход, включавший в себя и усилия по повышению уровня знаний нового поколения коллекционеров, формирование едва ли не профессионального образа коллекционера, создававшегося благодаря общению со старейшинами вроде Шустера или Блохина. В 90-е клубный подход заменил жёсткий, но пока ещё интеллигентный расчет. В дальнейшем и это поколение ушло в тень. Пришли другие со своими новыми финансовыми возможностями. Их образование уже оставляет желать лучшего, вызывает большое сомнение. Они покупают не образ жизни, а делают инвестиции. Среди них выигрывают те, кто пользуется рекомендациями дилеров высокого полета и большого опыта. Кто они такие? Люди нового бизнеса и их родственники.
А кто покупает работы с твоих выставок-аукционов?
Это в основном живущие в Лондоне русские и русские, специально приехавшие в столицу Британии на неделю торгов. Во-первых, те, кто не собирают коллекции и просто купили понравившиеся вещи. Во-вторых, те, кто собирают и сделали свой выбор совершенно осознанно и грамотно. В-третьих, дилеры московских коллекционеров, приехавшие на русскую неделю делать приятные подарки на скромном по ценам аукционе. Отдельная радость – покупки вещей иностранцами: англичанами на первом и втором аукционах, бельгийцами и даже корейцами на втором. Они приходили благодаря публикациям в английской прессе.
Сопровождающие программы лекции, дискуссии, круглые столы призваны как-то повысить ценность малоизвестного искусства, точнее: искусства, помещёного в малоизученный контекст?
Да, если просто сформулировать: требуется открыть глаза. Просветить, воспитать вкус. Воспитать своего коллекционера, который близок к исчезнувшему почти понятию «клубная коллекционная культура». Ведь для клубной истории важен прежде всего процесс общения собирателей и продавцов, которые тоже часто были коллекционерами. И это общение предполагало визиты домой, обсуждения, обмен работами. Сейчас понятие «обмен» почти отменено, уступило место деньгам. Подача вещей была другой. Например, Соломон Шустер в роскошном номере московской гостиницы устраивал целый пир общения: расставлялись картины рядком вдоль стен (имена все знаменитые, признанные, уровня Аристарха Лентулова и Павла Кузнецова), накрывался стол с коньяком и икрой. Сам процесс общения был очень артистичным. Он не сводился к формальному торгу.
Никита Алексеев. Фабрика «Свобода» 1-го мая. 2014. Акрил, холст, 110 x 40 см
И всё-таки почему для своих проектов ты выбрал Великобританию?
Великобритания – центр современной художественной и аукционной жизни Европы. Мне здесь больше, чем в России, нравится отклик публики. Я захотел вытащить на поверхность мировой культуры хороших российских художников. Пробудить интерес. Мне надоело делать в Москве выставки, заканчивающиеся одним вернисажем, на который приходят любимые, замечательные пятьдесят человек. А выставка, которая завершается аукционом, да еще в международном контексте, это история куда более осмысленная, динамичная, азартная, со своей интригой и развитием. Аукционная заноза сидит во мне еще с начала 90-х, когда я был исполнительным директором в старейшем аукционном доме Альфа-арт.
Каковы планы будущих программ?
Мне бы хотелось провести сравнение русских и западных авторов. Хотел бы имплантировать небольшое количество западных работ на наши выставки. Хотел бы проводить выставки и аукционы чаще: четыре или даже шесть раз в год – в соответствии с проходящими в Лондоне неделями аукционных торгов. Тогда можно обратить внимание на такие темы, как «Русская графика первой трети XX века», которая ещё есть в собраниях, «Волна советской эмиграции», «Парижская школа»…
