Foto

Том Сандберг. Норвежский мастер загадочной двойственности

Анна Арутюнова 
25/05/2015

Не балующая теплом погода, суровое море, скупость местной природы на цветовые контрасты, вероятно, не самые главные факторы, повлиявшие на решение норвежского фотографа Тома Сандберга (Tom Sandberg, 1953–2014) отказаться от цветных снимков (он сделал это ещё в 1970-е годы). Но разглядывая его чёрно-белые фотографии, невозможно не думать о том, что такую сдержанную контрастность, такое контролируемое напряжение он сумел создать именно благодаря тому, что годами наблюдал монотонную и могучую природу Норвегии, её свет, покрывающий всё вокруг каким-то дополнительным приглушённым фильтром. Этот фильтр позволяет отбросить в сторону отвлекающую мишуру повседневной жизни, чтобы показать жизнь вечную, явленную в повседневности. Вневременность – редкое и труднодостижимое свойство для фотографии, особенно когда речь идёт о почти что документальных снимках, как у Сандберга, часто не подготовленных, а выхваченных из обычного течения жизни. 


Tom Sandberg. Untitled. 2005. Courtesy the artist/Galleri Riis, Oslo

Выставка Сандберга, которая до середины июня открыта в центре современного искусства Kunstnerein Hus в Осло, называется Diptyk, то есть «Диптих». В данном случае значений этого слова бесконечно много и каждое применимо к работам фотографа, при этом раскрывается его отношение к сюжетам собственных работ и к фотографии как искусству в целом – с его формальными проблемами и концептуальными границами. Начать с самого простого: диптих – как дихотомия цвета. В запечатлённом на плёнку мире Сандберга, где почти нет действия, главная интрига разворачивается именно в световом и цветовом диапазонах – от непроглядного чёрного до пересвеченного белого. Можно бесконечно всматриваться в чёрную как ночь фотографию, на которой изображена еле уловимая, уходящая в лес дорога, или ещё острее ощутить черноту ночи, которую Сандбергу удалось так ловко передать, сняв полную луну на почти безоблачном небе. Но чернота непременно становится фоном для вспышек света – тут же рядом можно увидеть снимок, целиком занятый вихрем из белоснежных волос, которые на чёрном фоне кажутся платиновыми; из черноты как из эфира материализуется лошадь, как какой-нибудь диковинный и неведомый зверь.

 
На выставке в Kunstnerein Hus. Фото: Анна Арутюнова

Первозданная материя, природные первоэлементы – непреходящий мотив в фотографии Сандберга. Он часто снимает эффекты, создаваемые атмосферным давлением и сгущением облаков, воздушные замки из туч и причудливые орнаменты, в которые складываются земные реки, дороги, леса, если смотреть на них из иллюминатора самолёта. К слову, самолёт на его снимках присутствует не только как позиция, с которой фотограф взирает на мир. Это повторяющийся образ, который используется в качестве символа технического присутствия человека в мире и обозначает тем самым еще один «диптих» – дихотомию природного и технологического. Природное у Сандберга, конечно, побеждает – тот же самолёт, который он снимает взмывающим в небеса или зависшим над посадочной полосой, почти сливается с обволакивающим его влажным серым воздухом, кажется совершенно оторванным от своих технологических корней и представляется лишь ещё одним проявлением природной фантазии.


Tom Sandberg. Untitled. 2004. Courtesy the artist/Galleri Riis, Oslo

Человек, частый герой его фотографий, без сомнений, тоже принадлежит миру природы, сливаясь с ней, как тело девушки на траве, или маскируясь под окружающую среду, как фигура мужчины, о присутствии которого мы догадываемся только по отброшенной им тени. Лица портретируемых или обнажённые женские тела становятся в один ряд с другими спонтанными проявлениями естественных форм – будь то поверхность океана, по которой как порезы разбросаны чёрные и белые тени-блики, или поверхность лужи, появившейся на асфальте после дождя и превратившейся в абстрактное полотно. Лица людей становятся такими же «полотнами», поверхностями, и с этим парадоксальным визуальным свойством фотографий Сандберга связан еще один «диптих» – постоянная игра со зрительским восприятием плоскости и глубины, сочетание чрезмерной конкретики, сфокусированности и предельной размытости образов.


Tom Sandberg. Untitled. 2006

Эту двойственность формальных представлений о фотографии можно лучше всего проследить на примере Сандберговских крупноформатных портретов и изображений людей, и, собственно, парадокс заключается в том, что снимок может быть невероятно детализированным, как, например, большой портрет музыканта Джона Кейджа, на котором мы можем рассмотреть каждую морщинку, пору и неровность кожи портретируемого; но снимок сообщит нам так же мало о конкретном человеке, как снимок отворачивающегося от фотографа и как будто растворяющегося в сером воздухе мужчины или девушки, лицо которой невозможно рассмотреть за облаком взъерошенных волос. В серии крупноформатных портретов лица становятся плоскостью, и, несмотря на кажущуюся их близость, чёткость, ясность, человеческая индивидуальность, скрывающаяся за поверхностью, остаётся загадкой, окутанной рассеянным сероватым светом фотографий Сандберга.


Tom Sandberg. John Cage. 1985

 

Ещё три фотографа из Скандинавии, о которых, на наш взгляд, стоит знать 

Арно Минккинен (1945) 

Если снимки Сандберга проникнуты таинственной недосказанностью, то работы Минккинена полны находчивого юмора. Минккинен родился в Финляндии, но уже в возрасте шести лет вместе с родителями эмигрировал в США, где получил образование, а затем и признание. Впрочем, тот факт, что почти все его фотографии (к слову, тоже исключительно чёрно-белые) посвящены природе и в особенности водным пространствам, сам автор объясняет именно подсознательной памятью о своём финском происхождении. К тому же он часто снимает в Финляндии, где находит идеальные для своих парадоксальных автопортретов декорации. На самом деле главных героев на снимках Минккинена два – это природа и он сам, его собственное обнажённое тело, снятое так, чтобы не было видно головы (за таким принципиальным отказом демонстрировать лицо стоит простая история – Минккинен родился с заячьей губой, и даже после операции по исправлению нёба собственный вид не добавлял фотографу уверенности в себе). Оставив за кадром лицо, Минккинен использует своё (а иногда и своей жены) тело с безграничной фантазией и с одной главной целью – мимикрировать под природу или окружающую среду (в том числе урбанистическую), слиться с ней, прикинуться её органической частью. Композиция его снимков рассчитана почти математически – в них нет и не может быть места для ошибки. Только так можно превратить ногу в ветку березы, руки – в корягу, торчащую из воды, или в линию горизонта, разделяющую кадр, а изгибы тела – в горный хребет на берегу озера.

 

 

Пер Бак Йенсен (1949)

Одним из начинателей жанра пейзажной фотографии в Скандинавии считается датчанин Бак Йенсен. Революционность его заключалась в том, что он, закончив традиционный художественный вуз (Датскую королевскую академию искусств), выбрал фотографию в качестве своего основного средства выражения, поставив своих преподавателей и сокурсников перед фактом – фотография ничем не отличается от живописи или скульптуры и не является вспомогательной для художника дисциплиной. Сегодня, разумеется, это звучит как анахронизм, но почти 50 лет назад имело совсем иной резонанс. Бак Йенсен снимает только пейзажи, редко урбанистические, причём принципиально отказываясь от любой цифровой манипуляции со сделанным снимком. Природа на фотографиях становится абстрактной композицией, сценографией для действия, разворачивающегося в отсутствие человека. Сам автор определяет это свойство поиском «сущности места», которое непременно навевает мысли о мистике, пронизывающей самые обыкновенные пейзажи – морской горизонт, дорогу, уходящую в сумрачный лес, песчаные дюны.

 

 

 

Андерс Петерсен (1944)

Чёрно-белые, контрастные снимки фотографа из Швеции Андерса Петерсена представляют собой совсем другую сторону скандинавского взгляда на мир – ту, что пытается проникнуть в суть природы человека, показывая его без прикрас. Самая знаменитая серия Петерсена была сделана в Гамбурге в 1970-е годы и была посвящена посетителям бара Café Lemnitz, где собирались проститутки, трансвеститы, наркоманы и прочие представители полусвета. Как в своё время художник круга импрессионистов Анри Тулуз-Лотрек просиживал целые дни в кабаке на Монмартре, делая зарисовки местных дебошей и подвыпивших посетителей, так и Петерсен окунулся в жизнь злачного места с тем, чтобы показать обратную сторону благополучия. Впрочем, сам Петерсен говорит, что аутсайдеры интересовали и продолжают интересовать его не потому, что они социально не включены в общество, но потому, что в их среде легче увидеть истинные человеческие отношения и чувства, не скованные нормами буржуазного поведения. Именно в этом кроется парадоксальная притягательность его фотографий – почти всегда шокирующие, неприятные и даже уродливые ситуации транслируют такой уровень откровенности и человечности, который трудно найти в изображениях «нормальной» жизни. После нашумевшей гамбургской серии Петерсен продолжил поиски предельных состояний человека в тюрьмах, психических диспансерах, ночлежках для бездомных – и создал целый сонм дневников из разных точек мира. Разоблачающего взгляда фотографа не избежали Рим, родной Стокгольм, Токио, Петербург и многие другие города.

 

 

 Читайте в нашем архиве:
19/03/2012 - Абсолютный любитель. Интервью с Андерсом Петерсеном