Две пары ног и две колонны, или Археология одной карикатуры
16/01/2015
Эту картинку, точнее, один из первых принтов её, можно посмотреть в Британском музее. Там она значится под инвентарным номером 1868,0808.6150, в документах указаны также высота и ширина артефакта – соответственно 255 и 355 миллиметров. Если покопаться, то можно обнаружить, что находится картинка в отделе британского XVIII века, Mounted Roy, отвечает за неё департамент гравюр и рисунков музея. Артефакт приобретен в 1868 году у наследников Эдварда Хокинза (1780–1867), знаменитого британского нумизмата и антиквария, редактора основательного «Описания античных мраморов в Британском музее», «Описания англо-галльских монет в Британском музее», автора широко известных среди специалистов того времени «Английских серебряных монет» (1841; второе, посмертное издание – 1876, третье – 1887). Нас же больше интересует другое: Хокинз коллекционировал английские политические карикатуры, собрание которых наследники продали музею на следующий год после его смерти. Так картинка («раскрашенная от руки гравюра», как значится в описи) оказалась в Британском музее. В той же описи говорится, что дескрипция гравюры взята из шестого тома «Каталога политической и персональной сатиры в Британском музее», 1938 год, составитель – М.Дороти Джордж. Также указана единственная выставка, где демонстрировалась эта работа: «Любовь и брак», Британский музей, январь–март 2009 года, комната 90. К сожалению, я эту поучительную выставку пропустил; в своё оправдание можно, конечно, сказать, что жил я тогда в Праге, а не в Лондоне, но, порывшись в своих записных книжках, обнаруживаю упоминание о двух визитах в британскую столицу – как раз в январе и марте. Mea culpa. Утешает только, что в этом году с 26 марта до 21 июня в Эшмолеанском музее Университета Оксфорда грядёт большая выставка карикатур Джеймса Гилрея из собрания оксфордского Нового колледжа, там наша картинка будет представлена непременно. Будучи гравюрой, работа Гилрея (теперь-то можно раскрыть карты и назвать автора!) хранится в оттисках ещё в нескольких местах: как-никак, произведение искусства ранней эпохи технической воспроизводимости. Помимо Британского музея и Оксфордского университета, принт можно обнаружить в Музее Виктории и Альберта в Лондоне. С этим принтом связана любопытная история альбома запрещённых викторианской цензурой карикатур, который был обнаружен в декабре 2009 года в здании министерства юстиции Великобритании. Дэвид Пирсон, старший политический советник министерства, обратил внимание на нечто, тщательно завёрнутое в мешок для мусора. Пакет лежал между рабочим столом и шкафами, битком набитыми шедеврами британского крючкотворства. Развернув его, мистер Пирсон увидел изданный в сороковые годы позапрошлого века альбом с гравюрами разной степени непристойности. Среди этих гравюр старший политический советник узнал знаменитую работу Гилрея «Fashionable contrasts; -or- the duchess's little shoe yielding to the magnitude of the duke's foot». На русский перевести довольно сложно, учитывая разницу между языками сегодняшним и времён конца Просвещения, но попробую. Примерно так: «Контрасты моды, или Башмачок герцогини пал перед величием герцогской ступни». В 2009 году находку было решено отдать в Музей Виктории и Альберта: всё-таки Гилрей очень любил рисовать ближайших родственников королевы-бабушки, к примеру, её деда, Георга III. Так что музей украсился прекрасными образцами фамильных портретов, пусть даже выполненных без должного почтения. Время всё лечит. Перед передачей альбом попросили оценить в аукционном доме Бонамс: сущие пустяки, всего полторы тысячи фунтов. Но дело тут не в деньгах.
Дело было в деньгах в 1792 году, когда Джеймс Гилрей нарисовал эту гравюру и её тут же (24 января, если быть точным) отпечатали по заказу мисс Ханны Хамфри, после чего выставили на продажу в лавке Хамфри, расположенной на Old Bond Street, 16. Самое смешное, что Гилрей жил в том же доме, а Ханна Хамфри была не только заказчиком и продавцом его искусства, но и его возлюбленной. Точнее, как сегодня сказали бы, «партнёром». Странный союз карикатуриста и торговки карикатурами продолжался несколько десятилетий до самой смерти художника. Вместе с Хамфри и её лавкой Гилрей переехал сначала со Стрэнда на New Bond Street, потом с New Bond Street на Old Bond Street и, наконец, с Old Bond Street на St. James Street. Там он и умер, уже совсем невменяемым, что приписывали неумеренному потреблению горячительного. Похоронен художник на кладбише церкви Святого Якова, что на Пикадилли. Первого июня этого года будет двести лет, как Джеймса Гилрея нет с нами. То есть он есть, конечно, – своими карикатурами, некоторые из которых были запрещены через 25 лет после его кончины. К примеру, тот самый альбом, что был найден в министерстве юстиции, напечатан без указания издателя на титульном листе; полиция всё же изъяла его и передала по назначению в ведомство, где сегодня служит (если, конечно, не ушел в отставку) старший советник Дэвид Пирсон. Впрочем, в более ранние времена, в 1792 году, никто не запрещал «Контрасты моды»; более того, гравюра была выставлена – как и прочие картинки, которыми торговала мисс Хамфри, – в витрине её лавки, чтобы зеваки могли поглазеть на довольно скандальную штучку. Выглядела эта лавка примерно так (с поправкой на прошедшие с 1792 года 16 лет и с учётом того, что магазин карикатур находился теперь уже на Сент-Джеймс стрит):
James Gillrey. Very Slippy-Weather. 1808
А поглазеть было на что. «Контрасты моды, или Башмачок герцогини пал перед величием герцогской ступни» – один из самых непристойных и изящных одновременно образчиков жанра. Работа Гилрея настолько тонкая, что сложно даже определить объект насмешки. Нет-нет, это не политика, хотя изображены здесь представители высшего правящего класса тогдашней Британии, точнее, изображены части их нижних конечностей. Кажется, перед нами социальная карикатура, имеющая конкретный адресат – и адресат этот общественное сознание. Но даже если не знать, о чём идёт речь, гравюра Гилрея производит впечатление – как раз своей тонкой непристойностью, неприличием, по производимому на зрителя эффекту это почти порнография, но ни квадратного миллиметра обнаженного тела в этих 255 на 355 миллиметрах не найти. Эффект чисто художественный, эстетический, высокий класс намёка, настолько грубого и прямого, что в грубости видишь уже возвышенное, а в простоте – сложное, очень сложное. В каком-то смысле так построены некоторые части «Улисса» Джойса и проза Беккета.
Впрочем, мы устоим перед искушением поспешных эстетических выводов и попытаемся выяснить, что же именно изображено на гравюре Джеймса Гилрея.
James Gillrey. Fashionable contrasts; or the duchess's little shoe yielding to the magnitude of the duke's foot. 1792
На ней изображены две пары ног, точнее, две пары лодыжек/ступней. Первая – судя по обуви, мужская – пара пересекает картинку наискосок, из верхнего левого угла в правый нижний, чуть-чуть не попадая в точку соединения 355 миллиметров с 255. Вторая пара лодыжек/ступней, женская (опять-таки, судя по обуви), напротив, расположена совершенно горизонтально. Правая нога едва дотягивает до середины гравюры, носок левой чуть дальше, из чего можно сделать вывод, что подразумеваемая на изображении особа лежит несколько наискосок на ложе, собственно, соответствуя направлению движения пары мужских ног. Миниатюрные женские ножки в крошечных туфельках раздвинуты, огромные мужские ноги в гигантского размера цивильных туфлях расположены между ними. То есть даже не просто «расположены», они стремятся куда-то вместе с телом обладателя этих огромных ног, стремятся в точку, расположенную за пределами левого верхнего угла гравюры, между миниатюрными ножками. Насколько эти ножки бессильно и беспомощно лежат на несколькими линиями и штрихами обозначенной кровати, настолько целеустремлённы гиганты в серо-голубых джентльменских чулках. Розовый телесный цвет женских чулок, кирпичные тёплые треугольнички башмачков резко контрастируют с холодным, неживым мужским серым, голубым, мышиным. Только подошвы монструозных туфель немного рифмуются с ножками; мужские ножищи будто только что потоптали маленькое женское тело, унеся его цвет на ступнях. Довершает композицию даже не занавеска алькова на заднем плане, а намёк на эту занавеску. Да, перед нами стремительное неожиданное совокупление человеческих существ разного пола, не успевших скинуть свои одежды. Минутная копуляция. Внеплановый перепихон восемнадцатого века, так сказать. Но в то же время сюжет не об этом, на самом деле даже не о ногах, он о туфлях. «Контрасты моды», как-никак.
Оттого стоит напомнить, кому принадлежат эти ноги, обутые в эти туфли. Маленькие ножки появились на свет седьмого мая 1767 года из утробы Елизаветы Кристины Ульрики Брауншвейг-Вольфенбюттельской, супруги тогдашнего прусского кронпринца (и её двоюродного кузена) Фридриха-Вильгельма, будущего короля Фридриха-Вильгельма II. Муж Елизаветы был не только племянником знаменитого Фридриха Великого, но, увы, пьяницей и развратником. Елизавета Кристина Ульрика мстила за унизительное невнимание к её прелестям супружескими изменами, и через два года после рождения дочери (которую назвали Фридерика Шарлотта Ульрика Катарина) она дерзнула бежать с любовником, неким музыкантом по имени Пьетро, от которого к тому же была беременна. Заговор раскрыли, от плода преступной связи Елизавету заставили избавиться средствами тогдашней чудовищной медицины, Пьетро изловили, отправили в Магдебург, где, по слухам, казнили. Скандал, даже по тем не очень этически выдержанным временам (до викторианского ханжества было ещё далековато), разразился страшный. Елизавету в срочном порядке развели с Фридрихом-Вильгельмом и посадили под домашний арест в Штеттине. Так она и жила до самой своей смерти в возрасте 93 лет. Дочери своей она больше не видела никогда.
Фридерика Шарлотта Ульрика Катарина (позже её стали называть Фридерика Прусская, мы последуем этому примеру для краткости) воспитывалась бабушкой Луизой Амалией и приёмной матерью, второй женой Фридриха-Вильгельма Фридерикой Луизой Гессен-Дармштадтской. В 1791 году девушку выдали за сына английского короля Георга III Фридриха, герцога Йоркского. На самом деле этот английский принц был таким же немцем, как и Фридерика Прусская, только происходил он из другой династии, из ганноверской. Герцог Йоркский (будем называть его так, а то от Фридрихов в нашем повествовании рябит в глазах), хотя и родился в Лондоне, однако юность провел в Ганновере, а позже закончил Гёттингенский университет; впрочем, после учёбы отец отправил его служить в армию. Там герцог быстро сделал карьеру – генерал-майор, потом генерал-лейтенант, потом просто генерал. Через два года после женитьбы он принял участие в первой своей кампании против революционной Франции, во Фландрии, – совершенно бесславно. Несмотря на это, по возвращении на родину король присвоил ему звание фельдмаршала и в 1799 году вновь отправил сына биться с французами. Результат оказался ещё более печальным – англо-русский десант в Голландию разгромлен, русская бригада Римского-Корсакова сдалась в плен, а англичане вынуждены отправиться восвояси. После фронтового фиаско герцог сменил род военной деятельности – из неудачливого полководца он превратился в армейского реформатора. Современники и историки по-разному оценивают результаты деятельности Фридриха; одни превозносили нововведения герцога, другие указывали на чудовищный коррупционный скандал в 1809 году, связанный с его любовницей Мэри Энн Кларк. Жаль, что миниатюрные ножки на карикатуре Гилрея принадлежат не миссис Кларк, о ней интересно было бы поговорить[1]. Впрочем, её изобразил другой карикатурист, Айзек Крукшенк, в разгар того самого скандала, о котором мы ведём речь. Выяснилось, что Мэри Энн Кларк, пользуясь, так сказать, амурным положением, поставляла английской армии разнообразные припасы по непомерным ценам.
Isaac Kruikshank.The modern Circe or a sequel to the petticoat. 1809
Скандал замяли, хотя в Палате общин вопрос о том, не взяточник ли герцог Йоркский, вынесли на голосование. Герцога уволили с должности главнокомандующего армией, впрочем, через некоторое время восстановили. Позже супруг Фридерики Прусской успел даже побыть вторым в очереди наследником английского престола. Умер он от водянки в 1827 году. Ножищи на гравюре Гилрея принадлежат ему. Выглядят они явно лучше, чем тридцать лет спустя.
Колонна герцога Йоркского, Лондон
Самое смешное, что изображённое Гилреем в 1792 году стремительное совокупление молодых супругов Фридерики и Фридриха было, судя по всему, одним из последних в истории этой пары (если вообще имело место быть). Супруги довольно быстро разошлись (но не развелись!), и Фридерика переехала жить в свой дворец в Уэйбридже. Там она коротала оставшиеся до смерти в 1820 году долгие десятилетия – чудаковатая, любящая одиночество и своих собачек, кошечек, обезьянок (злые языки говорили, что Фридерике домашние животные милее людей. Если так, то автор этого текста полностью разделяет ее чувства). Единственное, что связывало разделённых супругов, – страсть к азартным играм. Герцог прокипятил на картах огромные суммы, Фридерика (учитывая, что играла дома) – гораздо меньше, но с таким же энтузиазмом. Через два года после ее кончины жители Уэйбриджа собрали деньги и воздвигли в честь герцогини мемориальную колонну. Колонну установили новую, но материал на её изготовление пошел старый. Некоторые фрагменты мемориала герцогини Йоркской ранее были элементами колонны, что украшала лондонский район Сент-Джайлз, в XVIII веке средоточие бандитизма и проституции (действие многих сатирических гравюр Хогарта происходит именно здесь). Потом ту колонну разбили (по слухам, искали клад под фундаментом) и куски отвезли в Эддлстоун. Оттуда несколько десятилетий спустя их отправили в Уэйбридж, чтобы построить мемориал герцогине Йоркской. Самое смешное, что в Сент-Джайлз – который сейчас по карману разве что финансовым баронам и герцогам, а вокруг там множество бессмысленных дорогих ресторанов, магазинов и лавок органической и ремесленной чепухи – тридцать лет назад установили реплику той колонны, что уронили в конце XVIII века. Место это называется Seven Dials; если окажетесь в Лондоне, посетите. Там смешно.
Итак, не непристойная гравюра, а просто-таки аллегория мутной жизни, эдакой скверной похлёбки из семейных катастроф и дешёвых любовных приключений. Не забудем также, что все эти сюжеты из бульварных романов разворачиваются на фоне действительно грандиозных европейских потрясений – Великой французской революции и наполеоновских войн. Отец Фридерики Прусской безуспешно воевал с Конвентом, брат – с Бонапартом, муж – с Конвентом и Директорией, позже приготовляя английскую армию к Саламанке и Ватерлоо. Джеймс Гилрей извел сотни листов бумаги, нападая на Наполеона; одну из его работ из этого цикла считают чуть ли не самой известной политической карикатурой всех времен и народов.
Тем не менее «Контрасты моды» не о политике. Это сатира на то, что тогда только начиналось, – на культ селебритиз, на поп-культурное поклонение знаменитостям, особенно аристократического и монархического происхождения. Когда несчастная юная Фридерика Прусская только приехала выходить замуж за герцога Йоркского, в Англии вокруг неё сложился настоящий культ, предвосхищавший относительно недавнее сумасшествие по поводу принцессы Дианы, а сегодня – более локальное британское помешательство из-за герцогини Кембриджской. Объектом поклонения англичан стала даже не сама Фридерика, а её миниатюрная фигурка, ручки и ножки. Да-да, именно крохотные ножки умиляли краснорожего, пузатого Джона Булля и супругу его Буллиху. Социально-чуткий Гилрей решил развенчать культ ангелоподобной герцогини и поместил меж её ножулек в крошечных остроносых башмачках ножищи бравого генерала. Спасибо, что хоть в штатских туфлях, а не ботфортах. Точность этого удара могли оценить только те, кто был посвящен в поп-культурный сюжет, разыгравшийся лет за сто с лишним до появления поп-культуры. Для остальных «Контрасты моды» – шутка не очень приличная, непонятная, но не лишённая странного изящества. Так думали и те, кто в 1840-е изымал альбом непристойных карикатур, чтобы похоронить его в пыли викторианских кабинетов.
Собственно, во всей этой истории (во всех этих историях) мораль такова. Карикатура – несмотря на порой нарочитые цинизм и грубость – жанр тонкий и существующий только для тех, кто равно понимает и этот жанр, и хорошо разбирается в объекте насмешки. Силою исторических судеб, а именно из-за быстрого развития бумажной прессы с конца XVIII по середину XX века, карикатура стала популярным жанром, гораздо более популярным, чем она может быть в силу своей эстетической и социокультурной природы. Классическая модерность – вот истинное время странного расцвета этого жанра. Даже те, кто не очень понимал, о чём там идет речь, надрывали животики над рисунками, вывешенными в витрине лавки Ханны Хамфри или (позже) напечатанными в газете. Делали они это ещё и оттого что других легкодоступных визуальных образов, в том числе и комических, у них не было – не считая заборных рисунков и убранства католических церквей. Кино, потом телевидение, потом компьютер и интернет повалили этот карикатурный монумент героической буржуазной эпохи – точно так же как отребье Сент-Джайлза заставило опрокинуть колонну в Seven Dials. Обломки некогда великого жанра отлично пошли в дело – мы встречаем элементы высокого ремесла Гилрея, Крукшенка, Оноре Домье, Томаса Наста и других в анимации, комиксах, contemporary art'e, где угодно. Но это ещё не все. Довольно точная реплика монумента классической карикатуры тоже существует – и, как мы знаем, сегодня опасные идиоты всех сортов отчего-то считают, что эта пекинская опера модерности, эта её чайная церемония, палех, хохлома, этот чистейший образчик западного культурного стимпанка имеет какой-то смысл, кроме того небольшого, потайного, эстетского, что вкладывают в него сотни две рисовальщиков и примерно столько же знатоков.
Завершим текст ещё одной моралью – только уже самой настоящей, т. е. имеющей отношение к морали. Собственно, несчастные герои великосветских супружеских и любовных сюжетов, связанных с «Контрастом моды», страдают от недостатка свободы. Формальной свободы, пусть так. Они не могут связать судьбу с возлюбленным, не могут родить от него ребёнка, не могут жениться на ком-то более привлекательном, нежели полученная согласно династическому прейскуранту невеста. В утешение они играют в азартные игры, пьянствуют, трахаются направо и налево или, наоборот, украшают одинокую жизнь кошечками и обезьянками. Только издевавшийся над ними пьяница Гилрей был свободен. На Ханне Хамфри он так и не женился, хотя прожил с ней всю взрослую жизнь. Однажды Джеймс и Ханна решили-таки повенчаться, однако по дороге в церковь Гилрей обернулся к Хамфри и сказал: «Глупость мы делаем, вот что. Нам хорошо живётся вместе, давай всё оставим как есть». И они оставили.
St.James church
