Foto

Свобода художника

Arterritory.com

Отвечают финалисты Приза Пурвитиса 2017

17/02/2017

Сегодня вечером, 17 февраля, мы узнаем, кто же в этом году получит Приз Пурвитиса – самую крупную награду в области изобразительного искусства не только в Латвии, но и во всём регионе Балтии.

В декабре прошлого года были названы имена тех художников, чьи достижения рабочая группа независимых экспертов, оценивая события в мире искусства в Латвии в 2015 и 2016 годах, признала наиболее выдающимися. Ожидая решения международного жюри о том, кто же в этот раз пожнёт лавры победителя, мы задали всем финалистам Приза Пурвитиса – Артурсу Берзиньшу, Иварсу Друлле, Кристапсу Эпнерсу, Атису Якобсонсу, Волдемарсу Йохансонсу, Майе Куршевой, Анде Лаце, Анне Салмане, Кришсу Салманису, Кристапсу Петерсонсу – вечно актуальный вопрос о свободе художника. Мы спросили, как они оценивают степень свободы самовыражения в Латвии – ограничивается ли здесь каким-то образом свобода художника или же можно позволить себе всё?


Артурс Берзиньш. Без названия / Аристотель. Версия 3 (по «Поэтике» Аристотеля). Выставка «Изобразительные работы» в галерее «Māksla XO». 2015

Артурс Берзиньш:

Чтобы ответить на этот вопрос, мне надо сначала определиться, как же я самовыражаюсь в искусстве. Но дело в том, что я этим не занимаюсь. Моя практика больше соответствует наблюдению, сопоставлению фактов, экспериментам восприятия и тому подобному.

Как и в любой стране, в Латвии я могу представлять в качестве искусства всё, что угодно и как угодно. Но у этого будут последствия, и с этим надо считаться. За свою деятельность надо отвечать. (Мало верится, что в Латвии не надо было бы «отсидеть» за поджигание дверей штаб-квартиры полиции безопасности или за кражу курицы и выпивки в магазине, хотя бы и в рамках художественной практики.)

Мой характер (я не пытаюсь учить жить или разоблачать кого-то) и интересы заключаются в том, что в контексте закона можно обозначить как права личности. Конечно, мне нравятся в искусстве разного рода перверсии, грубости, протесты, провокации. Это делают многие другие. Я им за это благодарен. Поэтому мне не надо этим заниматься.

Самые большие ограничения – финансовые. С ними я справляюсь, накладывая на свою практику концептуальную (в финансовом смысле) рамку.


Выставка Иварса Друлле «Моей Родине» в галерее «Alma». 2016. Фото: Вентс Аболтиньш

Иварс Друлле:

Я думаю, что есть инструменты, жизненно необходимые для того, чтобы была возможность свободы выражения. Как показала два года назад реакция художников из разных областей искусства в тот момент, когда Россия начала свои агрессивные действия в Украине, свобода слова и творческого труда является жизненно важной, и профессионалы готовы действовать, чтобы её защитить.

О том, ограничена ли в Латвии свобода, трудно судить, потому что ни один художник по-настоящему так и не проверил границы дозволенного. Я не видел рискованных перформансов на центральных площадях городов, не видел рисунки политиков, где они изображены с маленькими краниками, не была также серьёзно взята под сомнение неприкосновенность «икон» культуры. Если умеренно плыть по пейзажу искусства где-то примерно посерёдке, границ толком не узнаешь.


Выставка Кристапса Эпнерса «Упражнения» на плавучем художественном центре «Noass». 2016. Фото: Ансис Старкс

Кристапс Эпнерс:

Латвия в отношении свободы ничем особо не выделяется среди других стран западной ориентации. Выражению свободы ставят пределы личная ограниченность, неуверенность, страх и самоцензура. Латвийское общество в общем довольно умеренно и консервативно равнодушно. Случается, что на свободу влияют финансовые возможности, недоступность нужных материалов в данный момент. Если раньше нельзя было достать, то теперь нельзя себе позволить. Это может понизить масштаб работы, но одновременно стимулирует поиски альтернативных решений. Мне всё же кажется, что мы больше готовы помогать друг другу, если сравнивать со столь ярко выраженным на Западе индивидуализмом.


Атис Якобсонс. Untitled 31. 2014. Выставка Dark Matter в Художественном салоне Мукусалы. 2015. Фото: Артурс Кондратс

Атис Якобсонс:

Никаких явно выраженных ограничений я не чувствую. Эти ограничения, скорее, находятся у нас самих в головах. Если есть желание угодить, быть коммерчески успешным или идти по «правильному пути», то тогда, наверное, начинают появляться разного рода ограничения. А по-другому – это дело каждого, насколько свободно и в какой форме кто-то хочет выразиться. Если автор готов постоять за свою идею и быть способным на здравое восприятие критики, тогда, наверное, ничто не сможет удержать его от высказывания согласно собственным взглядам.


Видеоинсталляция Майи Куршевой «Радость жизни» на выставке «Больший мир, меньший мир» в Латвийском музее истории железной дороги. 2015

Майя Куршева:

Мне ни разу не пришлось испытать какие-то запреты или цензуру. Я сознаю, что могу делать всё, что пожелаю. Я ценю это, но думаю, что всё-таки полноценно это не использую.


Перформанс Анды Лаце «Обезвреживание» в рамках выставки «Миервалдис Полис. Иллюзия как реальность» 10 июня 2016 года на площади перед Латвийским Национальным художественным музеем. Фото: Кристапс Янсонс

Анда Лаце:

Художники в настоящий момент определённо могут позволить себе намного большую свободу, чем, например, педагоги, которым, согласно новым дополнениям к Закону об образовании, своё добродетельное поведение надо сохранять и после работы.

Во-первых, хочу сказать, что свободу художника в Латвии ничего не ограничивает. Если только художественная работа не предназначена для публичного пространства, внутреннего двора какой-либо церкви, не затрагивает «еврейский вопрос», и вот тут потихоньку этих «если только» накапливается достаточно много. Однако хотелось бы думать, что если художнику присуща разумная свобода, его всё же ничто не ограничивает.


Анна Салмане, Кришс Салманис, Кристапс Петерсонс. Фрагмент экспозиции «Песня» в Творческой мастерской выставочного зала ЛНХМ «Арсенал». 2015. Фото: Монта Эзерлице

Анна Салмане:

Исключая загадочную пропажу некоторых моих надписей со стен в Тукумсе во время выставки «Тукумские заметки», каких-то внешних ограничений при создании или экспонировании своих работ я не почувствовала. Для меня скорее актуальна борьба с самоцензурой, через которую эффективно воздействуют и особенности общества, и мои собственные «тараканы». Иногда кажется, что этот внутренний цензор отставлен в сторону, но потом появляется новая работа, которая доказывает обратное. Это интересно.

Кришс Салманис:

В Латвии есть два реальных ограничения свободы художника (и любого другого) – деньги и закон. С первым ограничением без особых усилий сталкиваемся повседневно. Прощупать вторую границу – небольшая заслуга. Однако в голове бродит ещё третье, виртуальное ограничение. Оно материализуется неожиданно и поражает ограниченностью, высокомерием и нетерпимостью. В соответствии с духом времени оно маскируется за такими хорошими словами, как «ценности», «добродетель», «семья», но поощряет абсолютно противоположные вещи.

Кристапс Петерсонс:

Всё ещё надо непрерывно тренироваться, потому что общий технический уровень постоянно растёт; надо быть максимально дисциплинированным (нацеленным на результат), потому что это уменьшает возможность оказаться в тупике; надо интересоваться тем, что делают другие, потом что это может помочь в случаях, когда всё же случается попасть в тупик; непрерывно надо стараться улучшить результат, потому что всегда можно лучше; надо искать неожиданные решения, потому что публика устаёт от рутины (больше, чем когда-либо раньше); самовыражаться вообще нельзя, совсем нельзя, даже совсем чуть-чуть, потому что публичное пространство уже настолько перегружено миллиардом различных эговариаций, что у публики на это аллергия; надо следовать идее, потому что материал сам диктует наиболее подходящее для себя расположение; надо бережно хранить свой «секрет фирмы». Ошибка – вот единственное проявление свободы в искусстве в Латвии.

purvisabalva.lv