Звук камней в моих карманах
Разговор с художником Эйгиллем Сайбьёрнссоном о том, что в этом мире имеет значение
27/04/2017
В честь того, что Эйгилль Сайбьёрнссон в этом году представляет Исландию на 57-й Венецианской биеннале современного искусства, ещё в феврале мы повстречались с ним для разговора в его студии в Берлине. Знаком, подтвердившим, что я попала к правильному месту встречи, был хорошо одетый снеговик, стоявший перед его студией. При приближении к нему на ум пришла фраза, которая частенько встречается на разного рода знаках по всей Германии: «Kein Winterdienst. Betreten auf eigene Gefahr!» («Зимой не обслуживается. Входите на свой страх и риск!»). Снеговик был настолько реальным, насколько только возможно. Я не знаю, сделал ли его сам художник или это была работа коллектива студии, но элегантный стиль снеговика чем-то напоминал самого Эйгилля в этот день.
Я не могла предсказать, как сложится наша встреча, но была совершенно уверена, что это не будет чем-то вроде научного опыта. Но оказалось как раз наоборот. Это была одна из тех случайных встреч, после которых как раз и возникает стимул продолжить исследования. Так же как и я в научной сфере, Эйгилль в своей художественной практике очень интересуется явлениями языка, материи и объектов – или, другими словами, говорящими вещами.
Эйгилль Саабьёрнссон. Оригинальные сумки. 2008. Восемь сумок, одноканальное видео и звук. Продолжительность: 6 мин. 30 сек
Эйгилль Сайбьёрнссон родился в 1973 году. Он разностронний и мнногопрофильный художник, который живёт между Рейкьявиком и Берлином. Найденные объекты – как природные, так и антропогенные – являются постоянной основой его творчества, в то время как новые медиа помогают ему вдохнуть жизнь в своих подопечных. Цифровые оболочки часто проецируются на объекты, тем самым создавая ещё одно измерение смысла. А что было бы, если бы объекты могли говорить? Высказали бы они нам те же мысли, что мы проецируем на них? А что, если они уже говорят, но мы не можем их понять? Кто будет их переводить? Багаж в виде образования в области классического рисунка и живописи позволяет игривому подходу Эйгилля Сайбьёрнссона к искусству стать своего рода технологическим продолжением более традиционных выразительных средств. И он успешно использует эти навыки, направляя свои усилия на изучение взаимоотношений между людьми и окружающей средой.
В общей зоне студии, где мы уютно расселись, чтобы поболтать, доносившиеся тем временем с улицы разнообразные иностранные языки берлинских прохожих сопровождались жизнеутверждающим чириканием городских птиц. Это создавало прекрасный фон для нашего разговора о силах природы и о тех силах, которые мы находим в самих себе.
Выйти из-под контроля в Венеции. Исландский павильон на Венецианской биеннале 2017 года. Предоставлено художником и Галереей i8, Рейкьявик
С момента своего прибытия в Венецию тролли Угг и Бугар исследовали город и знакомились с его обычаями, в том числе выпили более ста тысяч чашек эспрессо. Будучи людоедами, они закусили местными жителями и туристами, в основном на набережной площади Сан-Марко, параллельно наслаждаясь видами на Гранд-канал. Поскольку недавно у них обнаружилась любовь к искусству, они также посетили множество художественных достопримечательностей, в том числе, выставку Дэмьена Хёрста «Сокровища с места крушения "Невероятного"» в Пунта делла Догана и в Палаццо Грасси.
Если бы кофейные чашки были бездонными, а поезда прибывали и отбывали по требованию, мы могли бы бесконечно рассуждать о самых маленьких вещах, которые имеют наибольшее значение в нашей жизни. О вещах, которые действительно важны. Эйгилль говорил о роли человеческого языка, но сверх этого – о необходимости лучше осознавать молчаливый и ощутимый язык, казалось бы, абсолютно тривиальных вещей вокруг нас. А также о потребности выйти за рамки недостатка знаний о буквальном и переносном значении, чтобы мы могли понять, что у человечества гораздо больше общего, чем того, что нас разделяет. Этот аспект особенно актуален в отношении и истории Венецианской биеннале.
Почему мы встречаемся в Берлине, а не в Рейкьявике?
Это хороший вопрос... Я здесь с 1999 года. Понятия не имею, почему я высадился именно в Берлине. Исландия – мой дом. Хотя после восемнадцати долгих лет Берлин тоже стал моим домом. И лица, которые ты встречаешь почти два десятилетия подряд... Вся моя жизнь здесь, арт-студия... Этот отъезд затянулся гораздо на более долгий срок, чем я мог подумать.
Ещё недавно, в девяностых, Исландия была очень изолированным местом. Я пообещал себе тогда, что обязательно буду изучать то, что лежит за пределами острова. Я переехал в Германию в декабре 1998 года. Я сложил свои вещи в контейнеры и отправил их в Берлин. Если вы выросли в относительно небольшом месте со сравнительно небольшим для нации количеством людей, вы естественным образом захотите открыть дверь и выйти в мир. У меня есть дом здесь и в Рейкьявике; свой дом в Исландии я посещаю примерно восемь раз в год.
На самом деле я могу это понять...
Наверное. Если вы провели всю свою жизнь в Латвии, в Риге, вы должны страстно желать увидеть как можно больше остальной Европы – мир, я имею в виду.
Эйгилль Сайбьёрнссон. Мистер Пиано и Мистер Столб. 2004. Перформанс и инсталляция. Künstlerhaus Bethanien, Берлин. Предоставлено художником и галереей i8, Рейкьявик
Как жизнь в Берлине повлияла на ваше творчество? Как вы изменились с момента переезда сюда?
Так много времени прошло. Вся моя карьера как художника на самом деле состоялась в Берлине. Я созрел во многих отношениях. В самом начале я больше тусовался с музыкантами, чем с визуальными художниками. Мы тусили с канадским музыкантом Чилли Гонзалесом и электронным музыкантом и художницей перформансов Peaches (Меррилл Бет Нискер, более известная как Peaches – музыкант, исполнительница в стиле электроклэш – прим. ред.).
Тогда я тоже был связан с музыкой. Этот опыт так или иначе повлиял на меня. Я уже не могу отделить его от себя. Тогда Берлин был очень открытой платформой. Ничто ещё не было решено, и все выясняли, кто они и что они хотят делать. Все и каждый: и галеристы, и художники. С того времени все мы выросли и эволюционировали.
Можете ли вы как-то описать время, когда вы поняли, что вообще должны что-то создавать?
Когда я был в детском саду, по какой-то причине мне совсем не удавалось завести там друзей. Я был одиночкой. Воспитатели хотели мне помочь, и их помощь заключалась в том, чтобы брать дома, которые я строил из Lego, и рисунки, которые я рисовал, и расставлять их на полках – я не знаю, было ли это потому, что они им действительно нравились, или просто потому, что они хотели быть со мной милыми. Они говорили: «Посмотрите! Это сделал Эйгилль». В школьные годы я тоже не был так уж хорош в общении со своими одноклассниками, но на уроках искусства всегда был молодцом, особенно мне удавался рисунок. Благодаря моей маме я несколько раз в неделю ходил в школу искусств и танца – начиная с восьми лет вплоть до двадцати. Таким образом, в основном, насколько я помню, я всегда рисовал или создавал визуальные вещи. На самом деле моё самое раннее воспоминание – это как я играю с цветным пластилином на полу у себя дома.
Всё это не значит, что такие вещи обязательно сделают вас отличным художником. Потому что позже в жизни вы можете обнаружить, что вас интересуют и другие вещи, вы можете и изменить путь, по которому идёте; но я его продолжал. Может быть, однажды я вырасту и перестану быть художником, кто знает?.. Моё формальное образование продолжилось в Колледже искусств и ремёсел в Исландии и на факультете mixed media, где я совсем забросил рисунок и вместо этого обратился к созданию видео и к компьютерам.
Хотя я не рисовал в течение двадцати лет или более, теперь рисование кажется мне в некотором роде весьма терапевтическим опытом. Я недавно закончил книгу с рисунками как часть проекта для Венецианской биеннале.
Эйгилль Сайбьёрнссон. Строитель внутри лестницы. 2010. Работа in-situ, выполненная в частном доме как часть проекта «Coup de Ville», организованного Яном Хутом (Jan Hoet) и Стефом ван Беллингеном (Stef van Bellingen) вместе с WARP в Синт-Никлас, в Бельгии, в 2010-м. Предоставлено художником и Галереей i8, Рейкьявик
Почему возникла такая долгая пауза, прежде чем вы снова вернулись к рисованию?
Наверное, из-за глупости. Я пытался сделать что-то умное с новыми медиа. Но сейчас я снова рисую, а если это делается просто для себя, то может быть процессом, по-настоящему питающим ум.
Рисование и живопись, на самом деле, могут не иметь ничего общего с искусством. Рисование – это игра с окружающей средой и заимствование из неё картинок и мотивов. Я думаю, что именно так появились наскальные рисунки. Практика рисования может принести исцеление. Лично меня процесс рисования успокаивает. Вы рисуете?
Я когда-то рисовала в школе дизайна. Но в моей стране такое обучение – это скорее освоение классических навыков рисования, чем упражнения в более экспериментальных подходах к технике живописи.
И тем не менее.
Да. А что заставляет вас браться за карандаш, чтобы рисовать?
Я вдохновляюсь по много раз в день. Иногда я заношу свои идеи в телефон или записываю видеоролики или звуки.
Эйгилль Сайбьёрнссон. Пять коробок. 2009. Одноканальная видеопроекция, коробки из ДВП. Предоставлено художником и галереей i8, Рейкьявик
Как то, что вы посвятили себя новому медиаискусству, позволило вам развивать свой творческий потенциал?
Работа с новыми медиа – это как технологически модернизированная кисть для художника. Создание движущейся картины завораживает. Поскольку я работаю с видеопроекциями, я вижу там сходство с тем, как мы придаём значение всему, что нас окружает. А то, как мы наделяем смыслом вещи вокруг нас, зависит от того, что в этот момент мы чувствуем внутри себя.
У меня есть скульптурная работа – это существо с двумя головами. У одной головы глаза смотрят наружу, а у другой – только отверстия, которые смотрят внутрь. Этим я пытался намекнуть на то, что люди, как правило, больше смотрят наружу, или, другими словами, они преследуют цели вне себя. Наши глаза как два рога у барана. Рыночные силы очаровывают нас и контролируют наш выбор, как приручённых овец хватают за рога. Люди хотят иметь определённый имидж, иметь конкретный тип тела. Они хотят заполучить много денег, надеясь, что богатство сделает их счастливыми. Поверхностные ценности стали более важными, тогда как внутренние ценности и истинное удовольствие скрыто от нас, потому что наши глаза обращены в другую сторону, и мы не соединяемся со своими духовными силами. Эта охота за счастьем от внешних факторов – таких как успех, деньги, отношения – преграждает путь к соединению с собой и к принятию себя, что могло бы привести к гораздо более полному удовлетворению. Мы также переписали идею ЛЮБВИ. В XX веке «любовью» стали Хамфри Богарт и Ингрид Бергман, целующиеся на киноэкране. Каждый думал, что этот момент, отображающийся на киноэкране, – вершина того, чего можно достичь в плане любви. Мы должны научить людей любить самих себя, а затем, возможно, они будут в состоянии иметь любовные отношения с миром, в том числе с другим человеком. Это совершенно новая концепция любви для XXI века: самопринятие и любовь к себе, приводящая к более глубокой любви к другим.
Эйгилль Сайбьёрнссон. Steinkugel. 2014. Самогенерируемая видеопроекция
Нам не хватает критического мышления? Неужели мы так легко поддаёмся влиянию?
Да, и нам нравится играть в эту игру. Я имею в виду, что на нас легко влиять, потому что мы открыты влиянию и нас интересуют другие люди. Мы социальные существа. Нам нужно знать, что думают другие. Средства массовой информации постоянно твердят нам, чего хотят миллионы других людей. Часто фальсифицируя, то есть делая это для нас правдоподобным... хватая нас за рога, как овец. В XX веке среди широких масс было огромное желание стать популярным. Отчасти к этому побуждуала работа PR – формирование всё новых желаний и таким образом увеличение рынка, что, как думали, создаст новые рабочие места. Но, в конце концов, лишь немногие люди разбогатели, в то время как другие остались средним классом или стали бедными. Энди Уорхол однажды процитировал кого-то, сказав: «В будущем каждый сможет стать всемирно знаменитым на пятнадцать минут». Но я говорю: давайте будем знаменитыми у себя дома. Чтобы быть счастливыми, вам не нужно быть публично известным или мелькать в СМИ; всё, что вам нужно, – быть известным дома. Будьте семьёй из одного, двух, трёх или четырёх или более. Начните с себя, а затем позвольте любви вырасти. Близкие вам люди знают вас, если вы знаете и показываете себя им. Знать себя – значит принимать себя. «Держитесь за то, что у вас есть», – говорит Кейт Темпест. Я согласен, мы должны забрать назад свои силы с «рынков» и повернуться спиной к соблазнам американской мечты. Эта идея полностью противоречит тому, чтобы быть знаменитым в мире... как хотели The Beatles, хотел Боуи, хотел Синатра, Синди Лопер, да всех не перечесть. Да, у вас может быть много денег из-за этой славы, но даже деньги не сделают вас счастливым. Это похоже на то, как вы играете в одну из самых захватывающих видеоигр, а затем выясняется, что некоторые вещи не приводят к тому, чего вы действительно хотите: надёжно и уверенно чувствовать себя хорошо и существовать в доме, полном любви. Как только вы узнаете, что можете быть счастливы дома, вы на самом деле выиграете компьютерную игру. Посмотрим, что скажет XXII век. Давайте отправимся туда вместе, давайте все доживём до 120 и старше.
Эйгилль Сайбьёрнссон. Каскад. 2014. Постоянная локализованная световая инсталляция на фасаде Kunstmuseum Ahlen
Нестись на всех парах к воплощению идеи и наслаждаться процессом работы – это, безусловно, важнее, чем быть одержимым славой. Эта искра внутри, будь то на работе или после, заставляет вас чувствовать себя «знаменитым для самого себя», даже если вы просто идёте по улице в продуктовый магазин. Это сопровождающее вас чувство удовлетворения, кажется, ещё называется самодостаточностью. И, кто знает, эта искра может запустить двигатель, который приведёт вас к вершине славы...
Да, прекрасная картина... [Мы киваем и делаем хороший глоток кофе, как будто чокаясь за успех – Э.У.]
Расскажите о своём студийном пространстве – это как физическая, так и духовная мастерская? Есть ли у вас какие-либо конкретные рабочие структуры или расписание?
Кроме меня, это здание занимают другие художники, фотографы и музыканты. Я управляю этим местом, здесь около двадцати пяти человек заняты своими собственными делами.
Моя повседневная жизнь – это студия в некотором смысле. Но здесь у меня есть команда. Обычно кто-то работает вместе со мной – аниматоры, стажёры... Я могу работать одновременно над несколькими проектами, и чтобы закончить их, мне нужна помощь. В настоящее время мой коллега работает над сотнями крошечных глиняных ложек для кофейни Троллей в Венеции. Будем надеяться, никто не украдёт ни одной до ноября.
Эйгилль Сайбьёрнссон. Серый натюрморт. 2009. Объекты, полка, краска, одноканальная видеопроекция, звук. Продолжительность: 8 мин. 30 сек
Я бы хотела. Это супераутентичный сувенир из Венеции. [Получаю дружеский удар по плечу за эту шутку – Э.У.]
Кухня – это общая зона. Приятно выйти сюда и встретиться с другими людьми, которые не имеют никакого отношения к вашему проекту. А обсудить свои мысли с кем-то ещё может быть очень плодотворно.
Стажёры, может, только выпустились из художественных школ, и они новички в этой отрасли, но они очень мощные. Я ценю возможность поболтать с ними о содержании разных работ, и очень часто мы в конечном итоге становимся друзьями.
Конечно, иногда меня необходимо оставить в покое. Для меня очень важно ненадолго исчезнуть где-то во внешнем мире. И чтобы никто меня не видел и никто за мной не наблюдал. Мне также очень нравится работать в космосе своей гостиной. Некоторые цветы растут только тогда, когда никто на них не смотрит, не так ли? А за некоторыми цветами нужно смотреть, чтобы они расцветали.
Куда вы исчезаете, когда чувствуете потребность?
Совсем недавно я отправился в Венецию, один. Я пробыл там всего пару дней, делая книгу о Троллях как часть экспозиции на Венецианской биеннале.
Это было очень особенное время. Ещё один вариант моих исчезновений – это создание музыки. Я пишу музыку, потому что это заставляет меня забыть о других происходящих вещах. Я мог бы сравнить это с самой увлекательной компьютерной игрой.
Иногда мой брат и я впадаем в ролевые фантазийные игры. Мой брат – отец двоих детей, живёт в Исландии. Но каждый раз, когда мы встречаемся, мы снова проигрываем эти сцены. Мы делали так с детства и до сих пор этим занимаемся.
Угг трапезничает в Венеции. Out of Controll in Venice. 2017. Исландский павильон на Венецианской биеннале 2017 года. Предоставлено художником и галереей i8, Рейкьявик
Давайте поговорим о Венецианской биеннале – 57-й международной художественной выставке! VIVA ARTE VIVA – это девиз Биеннале, разработанный художниками и для художников. Какова концепция исландского павильона?
Мне нравится подход куратора Биеннале – Кристин Масел. Она очень интересуется этим очень личным, почти занудным миром художника.
Павильон будет в Джудекке. Для выставки я разрабатываю этих фантастических сказочных персонажей. Как ни странно, сначала я думал, что не может быть ничего более глупого и старомодного, чем это постоянное клише об Исландии – тролли. Они настолько заурядные и неклёвые для любого, кто делает о них что-то художественное.
Идея работы с этими двумя троллями с именами Угг и Бугар, которые будут представлять исландский павильон в Венеции, зародилась в 2008 году. Я разработал, или, скажем, разузнал этих персонажей таким же образом, как в тех фантазийных ролевых играх со своим братом.
Они большие, у них крупные и плохие характеры; им очень любопытно искусство, и однажды они даже начали копировать меня, создавая скульптуры и видеоработы; но на самом деле они не могут работать на компьютере, потому что у них слишком толстые пальцы.
В Венеции я позволю троллям сделать целое шоу. Выставка завершится интерактивной крупноформатной презентацией. Интерактивной она будет в том смысле, что посетители смогут войти в двухэтажные троллеподобные конструкции, присесть, отдохнуть и выпить чашечку кофе или газированной воды.
Тролли теперь тоже любят кофе, поэтому они хотели, чтобы на выставке был кофе.
Out of Controll in Venice. 2017. Исландский павильон на Венецианской биеннале 2017 года. Предоставлено художником и галереей i8, Рейкьявик
Существует ли национальная идентичность в контексте глобального искусства? Можно ли выделить её в Венеции?
Сказать, что национальной идентичности в контексте глобального искусства нет, было бы ложью. Существует национальная идентичность. Если проанализировать историю, всегда были группы людей, организованные в разные страны. У этих групп есть кое-что общее – язык, территория, история и т.д. Но большинство групп, существующих сегодня, не существуют так долго. Тысячу лет или около того, а это не такой долгий срок. Все народы на некотором уровне имеют общую историю. У народов очень много общего друг с другом, больше, чем мы думаем.
Существует такое явление, как национальная идентичность, и её определённо можно увидеть в искусстве. Она возникает органично, и с этим ничего нельзя поделать. В девяностые годы (и я испытал это на себе) существовала тенденция избегать национальных групп, это также было хорошим способом, чтобы показать, насколько тесно мы связаны. У нас больше общего, чем того, что нас разъединяет.
Я говорю на восьми языках. Всё это – европейские языки, поэтому я могу легко видеть, как они взаимосвязаны. Исландский очень похож на древнеанглийский. У немецкого, шведского, датского, норвежского и исландского одинаковые языковые корни. Я также говорю на французском и португальском языках. Я вижу, что латинские и германские языки очень тесно связаны между собой. Меня очень интересует происхождение слов. Старая столица Афганистана называлась Кандагар, а сейчас она называется Кабул. Для большинства из нас это просто странные названия и ничего больше. Мы не знаем, какие значения они в себе несут. Значение Кандагар – «приятно быть здесь». Если проанализировать его, то «Канда» на афганском означает «милый» или «добрый» (англ. kind), а «хар» – «здесь» (англ. here). Видите, как близки оба слова к английскому языку? Слово «Кабул» означает птицу, которая говорит «Ка». «Бюль» означает птицу, а если мы изменим «Б» на «В» – «Вул» почти как «Вугель» (Vogel) на немецком или «Фугль» (Fugl) в исландском и датском языках. Также «vol» по-французски означает «полёт». Таким образом, мы можем видеть, что афганский народ принадлежит той же семье, что и мы.
Гомо сапиенс существует на протяжении 40 000 лет. Большинство из нас не осознаёт, насколько это долго. Давайте разделим 40 000 на 25 – средний возраст способности женщины к деторождению. Гомо сапиенс существует в течение всего 6100 поколений. Всё человечество очень связано между собой. Просто анализируя язык, вы можете понять, как мы связаны – даже генетически.
