Foto

Ивона Блазвик. Между универсальным и личным

Анна Арутюнова
20/12/2011

Ивона Блазвик – директор одной из ведущих некоммерческих галерей современного искусства Whitechapel Gallery в лондонском Ист-Энде. До этого она успела поработать куратором в центре современного искусства ICA, а также в команде Николаса Сероты, возглавляющего Tate Modern. На сегодняшний день её можно смело назвать одним из самых авторитетных арт-экспертов в мире – на прошлой неделе газета Financial Times поместила её на первое место в своём рейтинге самых влиятельных женщин 2011 года. В Москву Ивона прилетела на вручение премии Кандинского, в которой она принимала участие в качестве члена жюри.

Какое впечатление на вас произвели работы, номинированные на премию?

 На премии был представлен весьма разнообразный спектр работ. Примечательно, что художники были в равной степени заинтересованы личными и политическими сюжетами. Я также увидела связь их работ с социальными проблемами. Любопытно, что именно сейчас они почувствовали необходимость использовать искусство именно таким образом и при этом не быть нравоучительными. Во многих работах можно было увидеть обеспокоенность, связанную с потерей общественных пространств или проблемами отдельных сообществ.

 В основе получившего премию проекта Юрия Альберта лежит процесс голосования, который в свете последних политических событий в России приобрел дополнительное значение. Должно ли искусство быть политическим?

 Мне кажется, что искусство всегда политическое, просто оно не всегда о политике. Работа Альберта, которую он, к слову, сделал уже два года назад и которая основана на проекте Ханса Хааке 1970 года MoMA Poll, – часть определенной последовательности. Это хорошая работа, поскольку она остается актуальной – что бы ни происходило в обществе, она сохраняет свой смысл. В этом её сила – её значение не сводится к комментированию исторического момента или идеологии, она открыта для новых интерпретаций и может принимать всё новые значения. Вот почему мне кажется, что это удачный проект.  


Ивонна Блазвик среди коллег по жюри премии Кандинского

 Насколько широко сегодня представлено современное русское искусство на международной художественной сцене?

 Интерес к тому, что происходит в Восточной Европе и в России, очень велик, однако до сих пор он был сосредоточен на ограниченном круге художников – например, Борисе Михайлове или Илье Кабакове. Благодаря таким некоммерческим пространствам, как Calvert 22 в Лондоне, у нас появляется больше возможностей увидеть, что делает новое поколение художников. Мир искусства теперь глобален и быть услышанным на фоне всего этого гула голосов совсем непросто. Горизонты арт-мира широки, и сегодня внимание может быть в равной степени уделено как художникам из Марокко и Ливана, так и из России или Кореи. Конкуренция очень высока.

 По-вашему, глобализация в искусстве – это позитивный процесс? 

 В любом случае важен культурный контекст. Конечно, существуют глобальные тренды, и иногда работы, которые вы видите, не имеют никаких характерных черт. Многие современные произведения искусства основаны на субъективных переживаниях, личных историях – такой исповедальный подход был очень распространён в течение последних десяти лет. Мне он уже не слишком интересен, но очевидно, что на художников могут оказывать влияние одни и те же тенденции – ведь они наблюдают за творчеством друг друга. Особенной работу делает сочетание таланта и культурного контекста, которые вместе образуют нечто третье, превосходящее эти два фактора. Например, в работах Кабакова каждый может найти что-то близкое, и одновременно это произведения художника, вышедшего из советской эпохи. Он создает проекты, основанные на его личном опыте, но которые при этом имеют универсальное значение. >>

 А какие еще художники соответствуют такому видению?

В настоящее время в Whitechapel Gallery проходит выставка польского художника из Кракова Виллема Саснала. Его интересует то, каким образом люди могут выражать социальные травмы. В окрестностях Кракова есть два места, наиболее популярных у туристов, – это Соляные копи и Аушвиц. Саснал не пытается откреститься от собственного происхождения, но одновременно в его поле зрения попадают и более частные моменты – он наблюдает за своим сыном, кошкой, разглядывает свою мастерскую, следит за новостями в интернете. И таким образом ему удается создавать работы одновременно универсальные, личностные и исторические.


Wilhelm Sasnal. Kacper, 2009, oil on canvas. 75 x 90 cm 

Исторически у Whitechapel Gallery был очень сильный социальный посыл. Какова стратегия развития галереи сегодня?  

 Мы не берём денег за вход, а также разработали обширную образовательную программу. Галерея была основа в 1901 году, и её главной целью всегда было сделать хорошее искусство доступным для людей. Но при этом здесь никогда не относились к публике покровительственно. Одна из важных черт галереи – нежелание снисходительно относиться к посетителям. Даже если человек не умел писать и читать – искусство, которое ему здесь показывали, было самым лучшим. Создатели галереи никогда не соглашались на полумеры, не соглашались показывать что-то простое, понятное, и этот принцип сделал историю галереи по-настоящему примечательной. Здесь уже сегодня можно увидеть художников, которые станут знамениты завтра – такова наша задача. В Whitechapel также огромное количество образовательных программ. Например, мы помогаем художникам, только что окончившим институт, подготавливаем их к следующему шагу. Мы даём людям возможность послушать серьезные интеллектуальные беседы, приглашаем академиков, чтобы они выступили с лекциями за пределами университетов на темы, которые нам кажутся важными.

 В 1991 вы устроили первую некоммерческую выставку Дэмиена Хёрста. Сегодня он один из самых неоднозначных и обсуждаемых художников. Как бы вы объяснили феномен Хёрста?

Во-первых, он очень британский художник – он интересуется таксономией, XIX веком, готикой. Он использует сигареты и медикаменты в своих работах – объекты, знакомые каждому. Совмещает стерильные медицинские стеллажи и всё, что касается приема лекарств, тела как такового. Хёрст в некотором смысле – фигуративный художник, который описывает человеческое тело через то, что оно употребляет, через то, что попадает внутрь него. Это очень сложный и изощрённый подход. Как и Энди Уорхол, Хёрст всегда интересовался рекламой и тем, как она воздействует на массовую аудиторию. Когда он был студентом, он больше внимания уделял рекламным объявлениям, нежели истории искусства, просто потому, что ему было важно понять, как это работает. Появление Хёрста симптоматично для конца XX – начала XXI века, так же, как симптоматичным было появление Джеффа Кунса или поп-артистов.

 Оказал ли Хёрст какое-то специфическое влияние на британскую художественную сцену?

Да, поскольку он оживил её. Художественное сообщество начала 1990-х было очень раздробленным. Рынка практически не существовало, художники работали каждый сам по себе – они соревновались друг с другом. Галерей, как коммерческих, так и некоммерческих, где показывали бы современное искусство, было мало. И тогда Хёрст, еще будучи студентом  Goldsmith College, решил, что не хочет ждать, пока на него обратят внимание арт-институции, и сделал свою выставку Freeze в 1988 году. Недвижимость тогда в Лондоне была очень дешёвой – он нашел пустующий склад и показал там не только свои работы, но и работы своих друзей. И этот один-единственный жест кооперации дал невероятный стимул для развития всего арт-мира. Кроме того, ему удалось убедить Чарльза Саатчи принять участие в проекте, он смог найти спонсоров – словом, был очень предприимчив.

 Каков был эффект от этого события?

 Энергия, с которой Хёрст всем этим занимался, стала примером для других – они тоже стали занимать пустующие пространства и помогать друг другу. Появилась сотня подобных инициатив, и художественная сцена вдруг стала очень динамичной, а художники начали сотрудничать. Сегодня многие с подозрением относятся к Хёрсту, потому что он обозначил целую эпоху – его выставка Freeze 1988 года стала её началом, а распродажа работ, которую он устроил в 2008 году на Sotheby's, совпала с крахом инвестиционного банка Lehmann Brothers – и ознаменовала её конец.


Фасад Whitechapel Gallery