Foto

«Где искусство? На Спорта, 2»

Сергей Тимофеев

31/08/2016

2 сентября латвийский центр современного искусства kim? переезжает в новые помещения на улице Спорта и устраивает новоселье – открывает три новые персональные выставки: Эдгара Глухова, Дайги Грантини и Инги Мелдере. В праздничном вечере примут также участие объединение «18+» (США) и Индрикис Гелзис со своим аудиовизуальным перформансом.

За семь последних лет рижская публика привыкла ко всегда многозначным и многоуровневым по восприятию экспозициям в бывших каменных амбарах «старого kim?» в пространстве между широкой рекой и шумным рынком, к галдящей с бокалами вина в руках толпе на открытиях и фотографиям с них, волнами, раз в полтора месяца, наполняющими социальные сети. Именно таков жизненный цикл этого арт-центра – раз в полтора месяца появляются новые экспозиции и актуализируются новые имена. Это ритм, который не позволяет расслабиться и ведёт команду арт-центра в постоянном и ровном темпе.

А о его миссии и семилетней истории мы поговорили с основательницей kim? – энергичной, позитивной и открытой Зане Чулкстеной. Разговор шёл в шумном баре, где звучала музыка Вивальди – «Времена года». И мы тоже листали календарь – назад и вперёд, вспоминая то, что случилось, начиная с 2009 года, эти проведённые центром 150 выставок латвийских и зарубежных художников, и забегая вперёд – в планы и намерения этой сплочённой команды.


Двор «старого kim?» Апрель 2015-го. Идёт открытие выставки Уллы фон Бранденбург. Фото: kim?

Сколько у тебя было интервью в жизни?

Да не так уж много. Хотя, с другой стороны, что можно классифицировать как интервью? «Что такое интервью?» Это тоже вопрос. Ведь вся жизнь состоит из каких-то вопросов и ответов.

Когда открывался kim?, тоже было много интереса и много вопросов?

Да, возникла первая волна интереса, но, с другой стороны, тогда у нас не было ещё такой публичности, да и строительные работы продолжались буквально за пять минут до открытия. Сам проект был инициативой, изначально поддержанной министерством культуры. Но в связи с политическими переменами и другими перипетиями уровень этой поддержки тогда быстро поменялся. И параллельно мы сами в первые полтора года поменяли и наше название, и нашу функцию. Изначально мы были пилотным проектом будущего музея современного искусства, и название трактовалось двояко – и kas ir māksla? («что такое искусство?»), и kas ir muzejs? («что такое музей?»). Эта музейная часть отпала, по крайней мере, формально, потому что, конечно, идею Музея современного искусства мы тоже по мере сил поддерживаем. Осталось kas ir māksla? Или даже kur ir māksla? («где искусство?»). На Спорта, 2! (Смеётся.)

И вот буквально после того как мы открылись, случился кризис. И одобренный государством бюджет уменьшился то ли на 92, то ли на 96 процентов. В общем-то, можно было сразу закрываться. Но была команда, которая понимала, что местному художественному сообществу и нам самим это очень важно и нужно. И мы продолжили работать.


Перформанс американской художницы боливийского происхождения Донны Хуанки в kim? Январь 2016-го. Фото: kim?

А отношения с художниками выстраивались постепенно?

Не секрет, что у нас с самого начала были (и есть) очень тесные связи с отделом визуальной коммуникации Академии художеств и его руководителем Оярсом Петерсонсом. Потом мы также стали серьёзно работать с художниками, которые родились в Латвии, но учились и строят теперь свою карьеру за рубежом и здесь пока что их никто не представлял. У нас были очень хорошие отношения с центром новых медиа RIXC, которые проводили у нас свои фестивали. И просто индивидуальные контакты с художниками. Появились и международные связи, которые множатся год от года.

Можно ли сказать, что вам, команде kim?, в принципе близки художники с более концептуальным подходом?

Да, нас связывают с такими понятиями, как неоконцептуализм, минимализм, мы выставляем сравнительно мало живописи или фотографии, но мы, конечно, смотрим на художников не чисто с точки зрения жанра или медиа, с которыми они работают. Конечно, мы никогда не были и не хотели быть репрезентативной институцией, посвящённой всему латвийскому искусству сразу, которая бы стремилась показать и представить всех хотя бы по чуть-чуть. Нас интересовало именно это направление, эта ниша, которая кажется нам важной и которая, на наш взгляд, актуальна в международном смысле. Это один из наших принципов – когда мы устанавливаем отношения с новыми для себя художниками, нам важно, чтобы язык, на котором они «говорят», был понятен и в международном контексте.


Фрагмент экспозиции Эвиты Васильевой «Параллель вертикали». Май 2013 года. Фото: Картина Гелзе 

Тут есть интересный парадокс – вы много работаете на аудиторию, на контакт с аудиторией, но при этом предлагаете им искусство, которое в общем-то по воздействию можно сравнить с чем-то вроде… cool jazz.

Да, в этом что-то есть, если рассматривать cool jazz как очень специфическую музыку, которая требует опыта вслушивания, регулярной практики. И да, мы действительно хотим привлечь к этому как можно больше аудитории.

Ведь и в современном искусстве, если продолжать параллели с музыкой, есть очень разные направления. Например, свой панк-рок – в духе чеха Давида Черны...

Наверное, интереснее было бы поговорить об этом с Зане Онцкуле, которая занимается конкретной программой выставок. Ей бы точно было что об этом сказать. Вообще же наша миссия – это представлять Латвию на карте глобального современного искусства и одновременно образовывать местную аудиторию и способствовать созданию художниками новых работ. 60 процентов выставок, которые мы предлагаем, – это экспозиции латышских художников, и на них почти 100 процентов работ выставляются впервые. При этом мы, конечно, смотрим на то, какие художники сейчас есть в Латвии, и именно среди них выбираем тех, кто нам интереснее. Всё складывается довольно естественно.


Художница Анда Лаце (слева) беседует с программным директором kim? Зане Онцкуле (справа) на одном из открытий. Фото: kim?

Сколько человек сейчас работают в kim?

Перед открытием мы немножко выросли – нас сейчас 6 человек и несколько десятков добровольцев. У нас есть ещё совет, который состоит из людей, которые не связаны напрямую с искусством, – из предпринимателей. Они не вмешиваются в содержание экспозиций, но их задача – помочь развитию институции в целом. Они делают это прекрасно и очень нам помогают. Это, в общем, американская модель, где у всех негосударственных арт-институций есть такие советы поддержки, и юристы помогают в юридических вопросах, финансисты – в финансовых и так далее. Мы в свою очередь помогаем им больше узнавать о современном искусстве и его проявлениях в разных странах, организуем встречи с художниками и «туры патронов» – так мы отправлялись в Нью-Йорк, Берлин, Таллин, а скоро поедем в Тель-Авив.

Можно ли сравнить вас с московским арт-центром «Гараж», кстати, одним из ваших международных партнёров… Они тоже много работают с очень обеспеченной аудиторией, организует для неё специальные VIP-открытия и так далее…

Но это совсем другая история возникновения институции. Тут изначально были задействованы большие деньги, а большие деньги всегда притягивают другие деньги. Открываются совсем иные финансовые масштабы. И для определённой аудитории это часть какого-то специального образа жизни – ты обедаешь в хорошем ресторане, потом появляешься на открытии в «Гараже»…

Вы в «Гараже» пару лет назад тоже делали выставку – показывали восемь художников из Латвии. Какое у тебя было там ощущение – чувствуется ли какой-то общий восточноевропейский контекст?

Всё-таки мы знаем очень мало о российской сцене. Трудно сказать.

Но чьё искусство идёт примерно тем же путём, что и наше, на твой взгляд? Ближе ли мы, скажем, к скандинавам…

К скандинавам вряд ли. Скорее, к таким странам, как Польша. А про Россию действительно сложно говорить. Хотя я вот сейчас просматриваю 20 портфолио для премии, которая будет присуждена одному молодому российском художнику от московской арт-ярмарки Cosmoscow, и там есть довольно много параллелей с нашими «новичками». Но при этом есть очень сильный акцент – что-то в духе рижского центра новых медиа RIXC. Это художники с первым физико-математическим образованием, с полунаучным, естествоиспытательским подходом. Из 20 таких там было четыре. Потом был заметен ещё гораздо более выраженный перформативный подход. Латвии это не свойственно.


Виктор Тимофеев. Proxyah. Фото: Катрина Гелзе

А есть ли на международных площадках какие-то ожидания от искусства из Латвии или это просто «белая страница»?

Ничего такого не ждут. И это вообще не очень правильный вопрос, над которым мы тут все 20 лет ломаем голову. Ты думаешь, например, о том, какой характер у чилийского искусства? Если художник говорит с тобой на более-менее понятном тебе визуальном языке и его сообщение тебе интересно, тогда это работает. Вот и всё. Сколько в мире стран? Примерно 200. Вряд ли можно ждать 200 существенно отличающихся друг от друга разновидностей искусства. Конечно, есть Венецианская биеннале, которая строится вокруг национального представительства. Но на больших арт-ярмарках совсем другие законы аккумуляции энергии и умов. Хотя политический контекст опять меняется, очень сильно «правеет», и, наверное, появятся новые художники, которые будут работать с темами как раз таки крайних проявлений национализма.

Какие, на твой взгляд, были самые большие успехи и самые важные неудачи проекта?

Самый большой успех – это то, что мы до сих пор существуем. Что мы выдержали и развиваемся. Что есть определённое реноме и тебе уже не надо 50 раз стучаться в одну и ту же дверь, что мы можем позвонить в Tate и напрямую договориться о поддержке нашей премии. Или что, когда это необходимо, можно назначить встречу с Массимилиано Джиони в New Museum, потому что он знает, кто мы такие. Это результат пяти-шести последних лет работы и того, что люди присматриваются: что вы собой представляете – одномоментную вспышку активности или постоянные усилия в выбранном направлении? А неудачи... Только на них и можно учиться. И рисковать тоже надо уметь. Могу честно сказать, что немалая часть наших выставок была неудачной, в том числе – и международных. Но в таком случае мы не рвём на себе волосы, а всегда проговариваем ситуацию – чему мы из этого можем научиться, что больше нельзя повторить. И продолжаем двигаться дальше.

При этом большая часть наших экспозиций – персональные. Главную роль у нас играет художник, а не куратор. И тут, конечно, во многом успех или неуспех экспозиции тоже зависит от самого художника.

А что такое для тебя неудачная выставка?

Непродуманная, слишком торопливая в реализации, с неинтересными идеями, популистская, не вызывающая особых раздумий и не дающая импульсов к новым интерпретациям. Вообще мы смотрим на kim? как на своего рода лабораторию. В первый год мы сделали порядка 40 выставок. Это нереально много, но нам хотелось как можно большему количеству художников дать возможность высказаться. Если у тебя только одна выставка в три года, то на тебя каждый раз давит огромный груз ответственности.

Тебе надо предъявить «новый этап»…

Да, тебе надо блеснуть. И следующий шанс будет только через три года, и если ты сейчас себя плохо покажешь, то потом о тебе вообще могут забыть… Конечно, очень важно сделать максимум от тебя зависящего, но пусть всё-таки будет спокойное осознание, что обязательно будет и следующая выставка, и ещё один шанс, и не через три года. Чтобы это не был «последний парад», где всё надо поставить на кон. Поэтому мне кажется важным, чтобы у нас было больше активных выставочных площадок, чтобы был и Музей современного искусства, и новый арт-центр Яниса Зузанса, чтобы свои выставки делал и Центр современного искусства, и мы, и частные галереи.


31 августа в новых помещениях работа по подготовке экспозиций шла полным ходом. Фото: Кристине Мадьяре

Вы теперь въезжаете в новые помещения…

Да, очень красивые. По ощущению, по формату близкие старому kim?, но в два раза больше. И это существенно. Если раньше мы открывали по две новые выставки в одном цикле, то теперь сможем открывать по три, а чисто технически это могут быть даже шесть экспозиций. Причём одно из помещений будет предоставлено для других арт-институций, и латвийских, и зарубежных, и коммерческих, и некоммерческих, чтобы они везли к нам свои экспозиции. Мы сделали и Open Call, чтобы какие-то художники и кураторы, которых мы выпустили из своей сферы внимания, могли бы тоже делать свои экспозиции у нас. Чтобы не ограничиваться исключительно узким кругом «своих художников». А первой гостевой институцией станет галерея Temnikova & Kasela из Таллина, которая привезёт экспозицию Инги Мелдере. Она выставлялась там этой весной и летом. Вообще в год у нас будут открываться примерно 22–24 выставки.


Художница Иева Эпнере получает kim? Residency Award в мае этого года. Фото: Ренарс Деррингс

А какие у вас теперь международные планы?

16 сентября мы открываем выставку Иевы Эпнере в Нью-Йорке в сотрудничестве с Art In General, с ними у нас есть договорённость о нашей ежегодной экспозиции, и они финансируют существенную часть нашего сотрудничества. Хотелось бы к этому добавить ещё примерно две выставки за рубежом в год. И мы над этим работаем. Но здесь всё реально упирается в финансы. Интерес к нам есть, реноме у нас есть, но деньги пока тормозят процесс.

При этом есть художники из Латвии, которые уже там – в этой международной среде. Есть Дайга Грантиня, которая живёт между Парижем, Берлином и Нью-Йорком и чья первая персональная выставка в Латвии распахнёт свои двери на нашем открытии, есть Элла Круглянская, у которой только что была персональная экспозиция в Tate Liverpool, Инга Мелдере, которая живёт в Хельсинки, и обе Васильевы – Ольга и Эвита, которые живут в Амстердаме. И всё больше будущих художников «даже не зезжают в Академию по пути в аэропорт», как говорит Оярс Петерсонс, они сразу после средней школы отправляются учиться за границу. Но это в общем естественный процесс.

Правда, тут разные страны несколько по-разному смотрят на тех, кто перемещается из страны в страну и вписывается в местный арт-контекст. В Голландии в этом смысле очень открыты, Оля Васильева – признанный и нидерландский художник, а во Франции, скажем, другое отношение. Но вообще эта тема актуальна во многих смыслах. В смысле политического устройства – в том числе. Если 10% жителей живут за рубежом и уже 10 лет не были у себя на родине, что они знают про местную ситуацию? Это вопрос о том, что остаётся от нации, что представляет собой нация, когда капитал и люди перемещаются… И тут ничего не поделаешь. Капиталы и таланты концентрируются, они хотят быть там, где есть другой капитал и другие таланты.

Но ведь электронная, виртуальная, информационная среда вроде бы нивелирует эти различия в «точке нахождения»…

Не совсем. Мне самой после возвращения из Нью-Йорка, где я училась два года, больше всего не хватает той атмосферы, той среды, тех людей – там эта концентрация энергии и таланта и тебя подгоняет вперёд, заставляет о чём-то думать, анализировать, экспериментировать.


Зане Чулкстена в новых помещениях kim? Фото: Кристине Мадьяре

А за эти семь лет ты сама нашла для себя ответ на вопрос «что такое искусство?»

Это воплощённый смысл, воплощённая идея. И художнику надо уметь в балансе решать вопросы и о воплощении (о его средствах), и об идее, которую стоит воплотить.

Какие экспозиции последнего времени, которые ты видела, полнее всего выражают это определение?

Выставка, на которой я недавно разрыдалась, – это экспозиция Агнес Мартен в Tate. Вообще выставки, которые помогают задуматься, задержаться на какой-то мысли, эмоции. Ведь наши мысли становятся всё короче, а внимание постоянно разбегается во все стороны… Очень здорово, когда происходит иначе.

 kim.lv

Публикации по теме