Время не творить

Литовский художник Юозас Лайвис, чья выставка открыта сейчас в Центре современного искусства в Вильнюсе, об обещании 14 лет не создавать новых работ и о том, как художник лечит зубы зрителю.

24/02/2016

Фото предоставлены Юозасом Лайвисом

«Осень – это время считать килограммы и рубить головы», – говорил октябрьским вечером несколько лет назад ещё в самом начале нашего знакомства художник Юозас Лайвис. Впрочем, слова у него с делом не расходились: он говорил, почёсывал бороду, брал топор и шёл во двор за минской галереей современного искусства «У» рубить на части коровью голову, купленную утром того же дня на Комаровском рынке для перформанса. Перформанс делался в рамках международного проекта «Going Publiс: о проблематичности публичного высказывания», организованного Гёте-институтом. Юозас тогда прочел лекцию о современной скульптуре в общественном пространстве Литвы, показал документацию своего проекта «Мобильная скульптура», поучаствовал в перформансе с коровьей головой, а после – разрубил её и сварил суп. «У настоящих фермеров и художников ничего не пропадает», – приговаривал он, приглашая на прощальную вечеринку в Минске и актуальных художников, и кураторов, и сотрудников Гёте-института, и разных других представителей культурной общественности. Все пришли, веселились, но морщились от запаха: варёная голова пахла так себе. Юозас сидел за столом, вопросы и проблемы высказывания в публичном пространстве столицы Беларуси его уже интересовали мало – он говорил, что ему пора домой, следить за хозяйством.

Юозас Лайвис окончил отделение скульптуры в Вильнюсской академии художеств, преддипломный год провёл в Лионе. Двенадцать лет жил и работал в Вильнюсе, потом переехал в маленькую деревню под Плунге: отремонтировал там старый дом, завёл хозяйство, стал называть себя художником-фермером. Впрочем, одно другому не мешало. Юозас создавал «деревенские» работы. Казалось, что в выставочный зал он переносил свои объекты прямо из огорода. Такими, например, были «Пугала» – выставленные в литовском павильоне на Московской биеннале современного искусства трещотки из пустых пластиковых бутылок и штакетника.

Но, как кажется, самый интересный проект Юозаса – это именно «Мобильные скульптуры» (2009–2014), серия из небольших объектов, которые Лайвис возил по провинциальным литовским городам и выставлял в естественной городской среде. В Седу он привёз портативную ярко-жёлтую атомную станцию («Вы таким образом говорите, что Литве нужна работающая атомная станция?», – спрашивали у Юозаса местные жители, на что Юозас отвечал, что у него нет ответа на этот вопрос, а атомная станция – всего лишь проявление свободы творчества). На улицах Салантая поставил танк, в Плунге – увеличенные версии клумб-вазонов, по разным другим городам – весёлых красных и розовых лис. Потом и атомная электростанция, и танк, и лисы перестали путешествовать и окончательно осели на краю оврага за домом Юозаса.

«Юозас – этот тот, у которого танк в лес смотрит», – шутят в деревне. Но только шутят, потому что знают, что Лайвис – это не только чудак-художник, но и тот человек, который ходит на деревенские собрания и от лица деревни выступает в Плунге за необходимость ремонтировать дороги.

И где бы он ни оказывался – на крыльце своего дома в деревне под Плунге, в Центре культурных коммуникаций в Клайпеде, в Государственном центре современного искусства в Москве, в Национальном музее Грузии или в квартире с высокими потолками и лепниной в «сталинке» в самом центре Минска, – всегда он был таким. С лохматой бородой, в потёртой кожаной куртке и в свитере, связанном из овечьей шерсти.

«В природе для всего есть своё время: есть время учиться, есть время жениться, есть время творить, а есть время не творить. У меня сейчас время не творить», – говорит Юозас Лайвис спустя три года после того вечера в Минске. Лайвиса называют одним из самых продуктивных современных художников Литвы. Осенью 2015 года он открыл в Плунге свою персональную выставку, которую назвал «Прощание с публикой» и на которой попрощался со зрителями на четырнадцать лет. Именно на протяжении такого времени он пообещал не создавать новых художественных работ и жить так, как жил бы Поль Гоген, если бы не писал свои картины. А в феврале в Центре современного искусства в Вильнюсе открылась 95-я по счёту выставка Юозаса Лайвиса. Она называется «Тактика бесстрастного видения чрезмерного наблюдения в пространстве или Как следует ремонтировать зубы». Мы поговорили с Юозасом Лайвисом о новой выставке, о причинах прекращения художественной деятельности и жизни Поля Гогена в деревне.

Расскажи, пожалуйста, о своей новой выставке: как её название звучит по-русски и что на ней можно увидеть?

Это может звучать на русском языке не очень понятно: «Тактика бесстрастного видения чрезмерного наблюдения в пространстве или Как следует ремонтировать зубы». Точнее, очень длинно. Эта выставка в моей жизни – 95-я по счёту. Куратора на неё я пригласил сам: обычно кураторы приглашают художников, а мне захотелось сделать наоборот. Я составил анкету, разослал её по тем институциям, в которых готовят молодых кураторов, и дальше уже производил отбор самостоятельно. На выставке представлено одиннадцать плакатов, на них – документации моих работ, обработанные компьютером. Изначально было 12 работ, но один из плакатов мы разрезали на фрагменты, и каждый, кто пришёл на выставку, мог взять этот фрагмент с собой.

Довольно длинное название…

Во всём мире принято называть выставки чётко и кратко: кураторам кажется, что на такие выставки придёт много зрителей. Но в моём названии смыслов так же много, как и слов, и оно тоже привлекает зрителей, но не простых, а из художественной среды.

Мне как художнику было важно дать зрителю свободу видеть то, что он хочет видеть. Мы живём в постиндустриальном обществе, которое в качестве визуальной информации даёт нам очень много клипов и рекламы. Подобную рекламу можно понять только в одном значении, эти визуальные образы не дают нам никакой свободы интерпретации, и многие художники принимают этот вызов общества, начинают работать в такой же эстетике. Я же считаю, что абстрактное искусство в плане свободы интерпретации очень гуманно: каждый видит по-своему и каждый в этом видении свободен.

Фрагмент экспозиции в Центре современного искусства в Вильнюсе. Фото: Андрей Василенко

Если говорить о названии выставки, то можно ли её первую часть расшифровывать как твою художественную тактику?

Можно. Но мне больше нравится вторая часть моего названия, та, которая про зубы. Знаешь, почему? Когда ты приходишь к дантисту, ты не говоришь ему, как нужно лечить твой больной зуб – где сверлить, в каком месте пломбу ставить. Но почему-то стоит тебе прийти на выставку к художнику, и ты сразу начинаешь ему объяснять, что он сделал не так и как надо сделать, чтобы было правильно или ещё лучше. Для тех зрителей, которым может показаться, что мои работы какие-то некрасивые или нехудожественные, у меня есть совет. Я этим зрителям говорю: «Представьте, что вы на приёме у дантиста: откройте пошире рот, закройте, если очень страшно, глаза, и молчите».

Осенью 2015 года ты открыл в Плунге персональную выставку, которую назвал «Прощание с публикой», показал на ней многие работы, скульптуры и пообещал не делать никаких новых работ на протяжении довольно большого периода – четырнадцати лет. Выставка в Центре современного искусства в Вильнюсе – это что? Ты отошел от своих правил?

Тогда я на самом деле попрощался со зрителями, сказав, что не буду создавать новых художественных произведений в течение четырнадцати лет и буду жить так, как стал бы жить Поль Гоген, если бы он не стал заниматься постимпрессионизмом. Все эти четырнадцать лет я не буду создавать ничего нового, а те работы, которые будут появляться на разных выставках, будут продолжать жить своей жизнью. А я буду приходить на эти выставки как художник, который больше не работает.

Мне кажется, что сейчас люди очень часто смотрят на современное искусство с такой позиции, что «я тоже так могу». Знаешь, все стали такими художниками… И в этом плане мне кажется очень интересной позиция не создавать ничего нового. К тому же я считаю, что вся моя жизнь – это как произведение искусства. Например, в конце прошлого года меня пригласили на триеннале современного искусства в Тбилиси, и там я показал фотографии из жизни Поля Гогена: я стою в выставочном зале и разговариваю по телефону. Это что, не считается? Мне кажется, что считается.

Почему в качестве героя для своей новой как бы нехудожественной жизни ты выбрал Поля Гогена и почему временной перерыв составляет именно четырнадцать лет?

Я оккупировал жизнь Гогена, точнее, ту жизнь, которой у этого художника не было. Мне ещё в школе была интересна живопись и жизнь Гогена. Особенно то, что искусством этот художник стал заниматься в сорок лет и свои лучшие произведения он создал в этом же возрасте, а до этого жил как все – учился, служил в банке и так далее, пока решил не бросить всю эту обыденность. А теперь мне самому сорок лет, у меня 95 выставок и я в абсолютно здравом уме заканчиваю свою художественную деятельность.

Кроме того, мы знаем, что Гоген умер в возрасте пятидесяти четырёх лет – столько же мне будет через четырнадцать лет, в 2029 году. И я не могу сказать, что со мной будет в то время, смогу я сделать что-то новое или нет. Мне сложно говорить о том, что будет завтра, через две недели, и тем более я не могу сказать, каким я буду художником спустя годы.

Сейчас я живу так, как мне живется: у меня есть дом, моя ферма, мои овцы, сыры в погребе, которые я очень люблю делать. Об этом я могу говорить. И ещё я знаю, что в этом году поеду в Норвегию, потом поеду в Минск (и обязательно сфотографируюсь как Поль Гоген в одном из парков Минска), потом, как Гоген, поеду в Швейцарию, но что я там буду делать, ещё не решил.

Послушай, ты долгое время жил и активно работал в Вильнюсе, потом решил заняться хозяйством и переехал в деревню. Мне кажется, что ты выбираешь тот образ жизни, который срастается с твоим художественным образом: ты был художником-крестьянином и довольно органично себя в этом образе чувствовал. Сейчас ты выбираешь жизнь Поля Гогена, какой бы она была, если бы он ничего не писал, что кажется довольно абсурдным: жизнь Гогена только и состояла из творчества. Тебе комфортно быть Полем Гогеном?

Ну да, я жил в Плунге, потом уехал в Вильнюс, поступил в Академию художеств на отделение скульптуры, проучился там шесть лет и ещё один преддипломный год провёл в Лионе. Насколько мне это помогло развиваться в актуальном искусстве – я не знаю, давно это было, пятнадцать лет назад, с академическим слоем я не общаюсь и очень далёк от этого всего, просто слежу за тем, какие выставки проходят в Вильнюсе. Для каждого дела есть своё время, есть время учиться, есть время жениться, есть время творить, а есть время не творить. У меня сейчас время не творить.

Я прожил в Вильнюсе двенадцать лет и не думаю, что жизнь в Вильнюсе как-то влияет на количество выставок и вообще на художественную карьеру. Мне нравится в своей деревне и не кажется, что я оторван от мира: я могу сесть в автомобиль, доехать до аэропорта и оттуда отправиться в любую точку мира, здесь, в деревне, есть интернет, правда, плохой, но его вполне достаточно. Мне кажется, что современный художник может жить везде, а не только в столице той или иной страны. Всё зависит не от места проживания, а от того, что ты хочешь сказать. В столице хорошо жить, только когда ты студент: Академия, выставки, художественное сообщество, тусовка. Ты выстраиваешь отношения, а потом, когда тебя все знают, уже и не важно, где ты живешь.

Жизнь предлагает разные поступки, и я в своих действиях не вижу ничего радикального и провокационного. Не вижу сейчас и не видел и тогда, когда решил переехать со своей семьей из Вильнюса в деревню. К тому же я считаю, что лучше четырнадцать лет не делать ничего, чем делать те работы, которые тебе не нравятся, которые разрушают твои понятия об искусстве. Это более честно, более искренне, чем позиция «лучше делать что-то, чем ничего». К тому же есть время подумать, поработать над идеями. Я не говорю, что я мёртвый художник или художник при смерти, нет, просто мои работы живут сами по себе, а я сам по себе. Это мой выбор, а я всегда делал так, как мне хочется. Я не обязан творить, и никто меня не заставит это делать. Кроме того, остаются мои кураторские проекты.

Один из твоих кураторских проектов был недавно показан в Клайпеде – это фотографии твоего отца, которые ты выставил в Центре культурных коммуникаций города Клайпеда. Расскажи об этом, пожалуйста.

Да, у моего отца в 54 году появился фотоаппарат, он очень много снимал всё, что его окружало. Это чёрно-белые фотографии, на поверхностях некоторых снимков можно увидеть царапины, отпечатки пальцев. Что на них изображено? Разные вещи, люди, которые укладывают асфальт, взлетающий самолет, возвращающиеся с парада демонстранты и так далее.

В домашнем архиве где-то три тысячи негативов. И я решил открыть выставку своего отца, потому что эти снимки показались мне художественно ценными.

Для этой выставки я отобрал пятьдесят чёрно-белых фотографий, из них составил десять отдельных серий: каждая серия – период жизни, есть период службы в армии (мой отец служил в Мурманске), есть период учёбы в Каунасе и так далее. Мой отец всю жизнь считал себя фотографом-любителем, он даже на открытии сказал, что никогда не думал, что его фотографии когда-нибудь попадут на выставку, но на этих снимках запечатлена эстетика и история той эпохи советского режима. Зритель смотрит на эти фотографии и переносится в ту социальную атмосферу, которую мы предлагаем принять не как пропаганду и идеализацию ностальгии, а как просто исторический и неопровержимый факт истории нашей страны.

Сперва может показаться, что это простые любительские снимки, но когда ты отбираешь их, уже зная о существовании разных фотографических школ и методик, знаешь о мэтрах фотографии 60-х или 70-х годов, эти снимки уже не кажутся тебе любительскими. Это любительская фотография прошедших лет, но она равна профессиональной. Вопрос времени, что можно считать в искусстве профессиональным, а что любительским.

Вообще, я иногда думаю, с чего начался мой интерес к искусству. Иногда мне кажется, что всё началось именно с отца, с его увлечения фотографией, а может, ещё раньше, может быть, вообще с того момента, когда я родился (смеётся).