Коллекционировать – это человечно
Интервью с норвежским коллекционером, создателем парка скульптур Экеберг, Кристианом Рингнесом
16/04/2014
В конце прошлого года Осло, который The Wall Street Journal уже успел назвать «одним из самых впечатляющих мест, где стоит смотреть новое искусство», получил ещё одну изюминку для пирога «культурного туризма» – парк скульптур Экеберг. Он открыт 24 часа в сутки и находится на горе, которая и дала название парку. Именно там в своё время Мунка посетило загадочное вдохновение, которое нашло воплощение в его знаменитом «Крике». На 26 гектарах парка разместилась 31 скульптура – это выдающаяся коллекция художественных произведений старых мастеров и современных авторов. Среди них и «Ева» Родена, и «Пара» Луизы Буржуа – размещённые между двумя огромными соснами алюминиевые фигуры, которые здесь, в тишине и покое, в своём отдельном «мире на двоих» объединились, как кажется, навсегда. Здесь же находится Ekeberg Skyspace Джеймса Таррела (James Turrell) – пространство, где можно предаться медитации света и цвета и где абсолютно теряется чувство времени, а также гигантская стальная «Открытая книга» Дианы Маклин (Diane Maclean), в беспрерывной галлюциногенной смене страниц которой отражается каждый её читатель и окружающий пейзаж.
Парк скульптур Экеберг – воплощение идеи, родившейся в мозгу предпринимателя, миллиардера и коллекционера искусства Кристиана Рингнеса (Christian Ringnes). Эта мечта владела им более десятилетия. И его дед – Эллеф Рингнес (Ellef Ringnes) – в своё время был коллекционером искусства. Кристиан Рингнес закончил Лозаннский университет и Гарвардскую бизнес-школу, с 80-х годов он вёл активную деятельность на рынке недвижимости и теперь является крупнейшим держателем акций и председателем правления двух компаний, работающих в этой сфере. Ему принадлежит одна из самых крупных коллекций искусства в Норвегии, в которой находятся произведения таких гениев, как Огюст Роден, Ричард Хадсон, Сальвадор Дали и Марк Куинн. Экебергский парк – не единственный его подарок Осло. Есть ещё фонтан «Павлин» у Национального театра и «Кейт Мосс» Марка Куинна в Оперном пассаже.
Ann-Sofi Sidén. Fideicommissum. Бронза
Экебергский проект обошёлся Рингнесу в примерно 350 миллионов норвежских крон.
На интервью он прибыл на Tesla Model S – первом в мире электромобиле класса люкс. На нём – костюм и белая рубашка с шейным платком. Тем временем на дворе стоит один из классических норвежских осенних дней. Льёт как из ведра. «Будет только хуже», – смеясь, говорит Рингнесс, под дождём сопровождая меня в экскурсии по парку Экеберг. И по ходу делу вздыхая, что сегодня никто не сполоснул скульптуру шведской художницы Анн-Софи Сиден (Ann-Sofi Sidén) Fideicommissum. Она представляет собой созданный из бронзы образ женщины, которая прямо на лесной тропинке справляет естественные надобности. Рингнесс рассказывает о том, насколько в сущности люди непредсказуемы – не один посетитель, например, пытался сдвинуть гигантскую стальную инсталляцию британского художника Линна Чедвика (Lynn Chadwick) Ace of Diamonds, которая весит несколько тонн и находится на самом краю обрыва. Не раз пытались вытащить и бронзовые ящики из Venus de Milo Сальвадора Дали. «Впереди у этих людей – долгая дорога образования», – говорит Рингнесс.
Несмотря на хмурую погоду, мы в парке не единственные. Людей здесь хватает. И почти каждый встреченный нами на тропинке человек, увидев Рингнеса, останавливается, заговаривает и произносит «спасибо». И это происходит абсолютно не наигранно. Кажется, большей награды господину Рингнесу и не нужно. Особенно после всего тех перипетий, которые были связаны с реализацией проекта. Включая протесты феминисток и обвинения в мужском шовинизме, которые последовали за сообщением, что Рингнесс задумал парк как своеобразное «посвящение женщине»; протесты активистов среды против вырубки деревьев; волны негодования, что этот миллиардер решил, видите ли, вписать себя в историю как тот, кто создал конкурента знаменитому парку Вигеланда в Осло...
Auguste Renoir. La grande Laveuse, 1917. Бронза, 1,22 x 1,34 м
Проект парка скульптур Экеберг постоянно вызывал бурю страстей. Зачем он вообще вам был нужен? Каков его скрытый смысл? Или, вернее, ради чего вам нужны были все эти проблемы и неприятности?
На самом деле вся эта история – о желании что-то вернуть Осло, городу, который я люблю и который мне предоставил возможность прожить такую чудесную жизнь и достичь столь многого в профессиональной карьере. Когда я решил обратиться к этому проекту, я уже это предвидел – знал, что будут и неприятности. Я был в этом совершенно уверен. Всё началось в 1984 году. В то время я был молодым менеджером в крупной компании недвижимости. Тогдашний председатель правления моей компании сообщил, что хочет подарить городу Осло новый фонтан. Этот процесс длился три года, но потом подобные дары стали довольно популярны – Осло получил от нас несколько фонтанов и скульптур. К тому же мы убедились, что в таких проектах заложена сила трансформации. Не только потому, что люди приходили, радовались и фотографировались у произведений искусства. Мы видели, что это меняет город. Он становился намного симпатичнее. В 2003 году мы купили экебергский ресторан, который был доведён практически до состояния развалин. Он был очень популярен в 30-е годы прошлого века, но в 90-е оказался заброшен, здание стояло пустое, с выбитыми окнами. Наркотики, проституция – в окрестностях ресторана всё это цвело бурным цветом. Но, учитывая историю этого здания, город был очень заинтересован в позитивных переменах. Сначала мы думали, что это будет просто красивый проект – создать здесь что-то новое. Но потом я углубился в историю этой территории и узнал, что в начале XIX века это был народный парк. На старинных фотографиях можно увидеть красивые дорожки, аллеи, где люди сидели на элегантных скамейках. Но к тому времени от этого уже ничего не осталось.
Когда-то здесь были огромные сосны, которые поднимались надо всем. Козы, которые паслись сами по себе, ели траву и кусты. В 1963 году они покинули территорию парка – вместе с тремя пастухами. И с тех пор здесь больше ничего не происходило. Прошлое парка навело меня на мысль, что здесь можно было бы сделать что-то большее. Так как у меня уже был некоторый «скульптурный опыт», мне показалось, что было бы замечательно не только привести территорию в порядок, но и разместить здесь скульптуры. Тогда я начал разговаривать – с местными обитателями, со всеми здешними партиями и с ключевыми политиками, с Красным Крестом, с представителями Ротари-клуба, с пожилыми людьми, у которых здесь в округе были дома. Всюду, где я рассказывал о ресторане, в конце беседы я делился и своей мечтой о парке скульптур, который мог бы здесь находиться... Всем моя идея понравилась, но дальше дело никуда не сдвинулось. Тогда настало время активности в прессе – вплоть до того момента, когда городской совет Осло обратился в администрацию города с тем, чтобы прояснить, что это за подарок нам предлагает господин Рингнес, действительно ли он так хорош и какого рода соглашение с ним необходимо по этому вопросу? Все эти процедуры заняли три года. Руководство проектом было доверено городскому департаменту культуры, и в нём по этой теме постоянно работают три человека, чью деятельность оплачивает мой фонд. В результате была разработана новая планировка территории, по поводу которой в 2011 году прошло голосование в городской думе.
И тогда начались разногласия в прессе. В начальной стадии любого проекта довольно сложно надеяться на позитивную реакцию, потому что людей пугают перемены. Точно так же было с парком в Вигеланде, вначале тоже многие были против. Так что я уже знал, что этот период дискуссий будет долгим, особенно после того, как было объявлено, что тема и источник вдохновения для будущего парка – женщина. Конечно, эта идея была абсолютно непопулярна – и прежде всего в художественных кругах. Говорили, что она принадлежит по духу прошлому столетию и представляет собой лишь странную фантазию эксцентричного мужчины.
Sean Henry. Walking Woman, 2010. Крашеная бронза, 2,17 x 0,76 x 1,25 м. Фото: Ivar Kvaal
Но почему эта идея так увлекла вас? Почему именно женщины?
Потому что я хотел, чтобы у парка была своя идентичность. В мире открывается очень много разных парков. Почти каждые полгода какое-то открытие. Но они все более-менее одинаковые. Всюду – современное искусство, примерно одна и та же группа художников.
Так сказать, хорошо знакомые имена?
Да, потому что те, кто открывают эти парки, обычно посещают одни и те же галереи и объекты их интереса – примерно одинаковые. Поэтому у меня появилась мысль – почему бы не попробовать придать парку какую-то особую специфику, свою тему? Я много думал над тем, что бы это могло быть – животные, мир, что-то другое... Пока не появилась идея посвятить его женщинам, у которой есть своё чёткое обоснование. В Осло уже есть парк Вигеланда (Наиболее известный парк в Норвегии создан скульптором Густавом Вигеландом в 1907–1942 гг. – У.М.), который очень мужественен – несмотря на обнажённые женские образы. Это проявляется и в самих скульптурах, и в том, как они размещены. В этом парке у искусства главный приоритет, природа подстроена под него. В свою очередь, здесь всё совершенно иначе – именно природа диктует условия. К тому же Вигеланд находится на западе Осло, а Экеберг – на востоке. Так сказать, мужественный Запад и женственный Восток. И ещё, конечно, связь Норвегии с Нобелевской премией мира. Если так подумать, «мир» – это что-то женственное или мужественное? Кто обычно начинают войны? Мужчины. И кто занимается улаживанием отношений, дискуссией? Женщины. Мужчины молчат и отправляются на битву. А вот женщины начинают протестовать, разговаривать, дискутировать, порой даже забывая, с чего всё началось, но в этом во всём нет войны. Есть дискуссии, в результате которых находятся решения.
Идентичность была очень важна и для того, чтобы парк смог выделиться и на международном уровне. Я, конечно, понимал, что если проект удастся, то он будет очень популярен в Норвегии, но хотел, чтобы он получил и международное звучание.
Физически реализация проекта парка началась в течение полугода после того, как были согласованы все планы. Сам процесс создания парка длился полтора года. Что мы сделали за это время – мы благоустроили территорию, привели в порядок старые тропинки, поставили новые скамейки и немного проредили лес, чтобы он не закрывал вид на фьорд. Из-за этого и началась вся эта протестная волна.
Auguste Rodin. Cariatide Tombee à l'Urne. Бронза
Да, протестующие даже создали специальную страничку на Facebook…
Мы сделали довольно много. И, конечно, ввели и новые элементы. Например, озеро. Хотя так его называть, может быть, слишком амбициозно. Оно размером с довольно большой бассейн. И под ним мы разметили работу Джеймса Таррела. Мы особо выделили и «Место крика» (Scream Point), где, если верить легенде, Мунка посетило вдохновение для его легендарной картины. По правде, это место могло бы быть, возможно, чуть левее или чуть правее, но Мунк писал, что это случилось именно в Экеберге, он описал и сам пейзаж, и то, что открывается взгляду из этого пункта, очень близко тому, что изображено на картине «Крик».
Так как Экебергский парк находится в старой части Осло, куда в каменную эпоху пришли первые люди, для нас было очень важно сохранить и свидетельства исторического наследия. Их не так много, всего 10 таких объектов – в том числе древние каменные петроглифы. Мы создали и музей, который повествует историю Экеберга из мглы времён. В нём есть помещение, где можно услышать 25 характерных для Осло звуков, которые создают и машины, и корабли во фьорде, и осы с муравьями...
Парк открылся 26 сентября, теперь каждые выходные он переполнен людьми, все счастливы и больше никаких протестов. Так сказать, ситуация полностью поменялась. Это, конечно, можно было предвидеть, но всё равно я очень счастлив.
Конечно, у нас до сих пор есть нерешённые проблемы. Автостоянка маловата, в дождь тропинки тонут в грязи...
Что, с вашей точки зрения, можно назвать центральными объектами парка?
У нас четыре или пять так называемых «хайлайтов». Один – Ekeberg Skyspace Джеймса Таррела. Хотя он не всё время открыт для публики, для него нужен особый персонал. Потом, конечно, Луиза Буржуа. А фотографируют чаще всего скульптуру британского художника Шона (Sean Henry) The Walking Woman. Это образ азиатской женщины, который примерно на 30 см выше нас и выглядит так, как будто она идёт навстречу нам по лесной тропинке. Все от неё в восторге. Четвёртый такой объект – работа британского художника Джорджа Каттса (George Cutts) The Dance. Это две металлические струны, которые находятся в непрерывном гипнотическом движении. И Klang Тони Оурслера – вмонтированная в каменную пещеру видеостена, посвящённая теме коммуникации.
Salvador Dali. Venus de Milo aux Tiroirs. Бронза, CA, 2,2 м
Как я слышала, в парке в будущем будут экспонироваться 80 скульптур. Почему именно такое число?
Это не совсем так. Мы договорились с руководством Осло, что число скульптур может достичь 80. И что в течение первых 15 лет раз в год мы будем добавлять новую скульптуру. Позднее это будет, наверное, новая скульптура каждые два года. Если всё вместе подсчитать, получится, что за первые 50 лет мы достигнем числа в 50–55 скульптур. Мне кажется, этого достаточно. Гуляя по парку, вы наверняка заметили, что у каждой скульптуры здесь своё пространство. Если объектов будет слишком много, это станет непродуктивно, скульптуры визуально станут мешать одна другой.
Как вы начали коллекционировать? Это в какой-то мере можно назвать семейной традицией?
Нет. Когда вы становитесь богатым, вы начинаете покупать искусство, потом вы начинаете интересоваться им и, если вы достаточно умны, никогда больше это не бросаете. Так это работает.
А почему именно скульптуры?
Не только. Я коллекционирую и картины. Обычно вы всегда начинаете с картин, т.к. их легче понять. В то же время покупка скульптур – очень сложное дело, в особенности, если мы говорим о старых скульптурах. Очень трудно определить, настоящая она или просто очень хорошая копия. Вам нужно серьёзно обследовать, откуда она появилась, провести экспертизы всех видов, но даже и тогда вы не можете быть до конца уверены, потому что металл – это довольно мёртвый материал. Это делает весь процесс очень сложным, и, само собой, для скульптур ещё и место необходимо. Если у вас есть сад – как у многих норвежцев – какие-нибудь 10 «соток», вы не сможете разместить там много скульптур. Возможно, это одна из причин, почему вы обычно начинаете с картин – у вас относительно больше стен, чем свободной площади в саду. Я в первый раз заинтересовался скульптурами, когда наша компания начала их дарить городу Осло – однако не из личных предпочтений, а с точки зрения интересов компании. В Осло есть прекрасные здания, например, Grand Hotel, в котором много наших картин и скульптур. А также старое здание оперы в Осло.
Которому вы подарили «Кейт Мосс» Марка Куинна?
Да, и внутри здания там тоже много приобретённых нами художественных произведений. Однако, если смотреть в прошлое, тут нет никакой связи с преемственностью поколений. Искусство – это действительно что-то, куда я попал довольно случайно. В этом непросто признаться, но так оно и есть.
Hilde Mæhlum. Concave Face. Мрамор, 3 м
А какую важную для вас художественную работу вы приобрели первой?
Это была совсем небольшая картина. 30 на 50 сантиметров. Заметил её на обложке каталога, кажется, в 1981 году. Я был ещё очень молод. Это была недорогая картина, но ей по-прежнему отведено важное место в моём сердце. Потому что это была первая осознанная покупка, которую я сделал. На картине изображена женщина на лыжах – красивая работа, очень норвежская и очень традиционная. В национально-романтической стилистике. В начале именно такие вещи я и коллекционировал – национально-романтическое, фигуративное, легко понимаемое искусство. Вторая картина, которую я купил, была уже намного дороже. Это была работа норвежского художника Кристиана Крога (Christian Krogh, 1852–1925). Он рисовал людей в очень сложных ситуациях, это можно было бы назвать своего рода социальной живописью. Он также очень много писал море. У меня есть его работа, на которой изображена буря. Вы видите бушующую воду, но не видите лица людей – только их руки. Очень впечатляющая картина... Меня и сегодня захватывает фигуративная живопись, особенно норвежский художник Одд Нердрум (Odd Nerdrum), у меня довольно много его картин. Но, конечно, я коллекционирую и другие вещи.
Вы никогда не покупали искусство как инвестицию?
Никогда. Всё, что я купил, появилось у меня, потому что мне это понравилось.
А что же это такое, что восхищает вас в искусстве, побуждает его приобрести? Должна же быть ещё какая-то причина кроме той, что у вас есть деньги...
Я думаю, вы просто открываете для себя искусство. Я вырос недалеко от парка Вигеланда. Я смотрел на скульптуры уже с трёхлетнего возраста, когда мы начали отправляться на прогулки в этот парк. Почти каждый день я ходил мимо них. Конечно, это оставляет впечатление, даже если вы это не понимаете. А ещё вы видите, как люди ведут себя в парке – совсем иначе. Вы видите, что их это интересует, что они об этом говорят. Потом вы становитесь старше и начинаете читать про искусство, чувствовать его. Это приходит со временем. Но чтобы всё это пережить, необязательно коллекционировать искусство, вы можете просто сходить в музей. Коллекционирование начинается с денег. С желания, чтобы вам принадлежало что-то особенное, что было бы исключительно вашим.
Можно ли сказать, что это связано с эго, и в какой мере?
Я думаю, это очень напоминает то, как каждый ребёнок обожает кричать: «Моё! Это моё!» Всё равно, его это или нет. Такие ситуации вы можете наблюдать в любом детском саду – кто-то берёт игрушку и показывает другим: «Это моя!» И тогда они начинают из-за неё спорить. Это просто сидит в вас. Нам нравится обладать вещами. Нам нравится их коллекционировать. И мужчины в этом смысле гораздо азартнее женщин. Они обычно коллекционируют сумочки или туфли, а мы – всё, что только можем: марки, миниатюрные бутылочки. У меня в Музее Осло есть 52 500 разных мини-бутылочек (Принадлежащая господину Рингнесу The Mini Bottle Gallery – это единственный такого рода музей в мире – У.М.). И всё это по сути бесполезные вещи. Вам что-то очень нравится, и вам сразу хочется это коллекционировать. А для некоторых становится важна сама коллекция, её размер и уровень, чтобы доказать, что у вас какой-то свой «глаз». Но если говорить о моём случае, то парк Экеберг – это не мой «глаз», это «глаз» художественного совета.
Matt Johnson. Levitating Woman. Бронза, 76 x 213 x 99 см
Но вам важно, что всё это вам принадлежит?
Вы думаете о вкусе и выборе или о том, что мне это действительно принадлежит?
О последнем...
Нет, я не думаю, что это важно. В наброске первого договора с городом Осло я предполагал всё это им отдать. Все скульптуры. Но они этого не захотели. Они сказали, что это – слишком большая ответственность. Что содержание парка может стать слишком дорогим. Особенно если какая-то скульптура будет украдена, это станет для города публичной проблемой. Однако если она будет украдена у вас как частного фогда, это – ваша собственная ответственность. И в этом большая разница. Всё закончилось соглашением, что скульптуры должны находиться здесь как минимум пятьдесят лет, но они принадлежат моему фонду. Конечно, это – моя ответственность. Мне надо их застраховать и позаботиться, чтобы с ними всё было в порядке. Возможно, это – мудрая идея, однако мне не важно, что эти скульптуры принадлежат мне. Правда, теперь я начал думать, что мне нравится ощущение, что они – собственность моего фонда, но я не думаю, что это важно для других людей. И в конце концов – это не является чем-то, что я могу унести. Например, работа Джеймса Таррела зацементирована в землю.
Недавно я говорила об искусстве, коллекционировании и особой ценности искусства с ещё одним известным норвежским коллекционером – Петером Стурдаленом. Он признал, что у всего этого есть ещё один аспект – искусство, несомненно, является также роскошной, люксовой игрушкой.
Да. Но я думаю, что он ещё экстремальнее меня. Во-первых, он примерно на десять лет моложе меня, и он всеми этими арт-вещами начал в своей жизни увлекаться десятью годами позже, чем я. Так что у нас разница в двадцать лет. Он очень быстро учится и он – очень увлекающаяся натура. Однако я хотел бы сказать, что Петер – типичный пример того, о чём мы говорим. Вы увлекаетесь довольно случайно, начинаете коллекционировать, тогда это начинает серьёзно интересовать вас, вы учитесь, и потом это становится вашей страстью (и игрушкой одновременно).
Louise Bourgeois. The Couple. Алюминий, 3,65 x 2,0 x 1,0 м
Как вы научились отличать хорошее искусство от плохого?
Это процесс. Я доверяюсь экспертам, я консультируюсь с художественным советом, с галеристами и ещё с несколькими людьми, которым я доверяю. Но иногда вы видите вещи, которые вам ужасно нравятся и, может, и стоят не так дорого – конечно, вы их покупаете. Только чтобы себя порадовать. Но если вы нашли что-то, что каким-то образом может пополнить вашу коллекцию – тут логично кого-то спросить. Хотя иногда вы просто «влюбляетесь». Так со мной произошло в Нью-Йорке, где я в какой-то галерее увидел картину Мэтта Джонсона (Matt Johnson) Levitating Woman. Я в мгоновение ока понял, что её куплю. И надеялся, что потом уж как-нибудь её «протащу» через художественный совет (смеётся). Но они сказали: «Покупай немедленно! Это очень особая работа». К тому же Мэтт Джонсон теперь становится очень известен. Его работы выставлены и в музее Astrup Feranley.
А вы когда-нибудь покупали что-нибудь у совсем молодых и неизвестных художников?
Я бы сказал – нет. Для своей частной коллекции я, конечно, покупаю современных художников, но нельзя сказать, что они неизвестны. Может, они ещё не так прославлены в глобальном смысле и про них, скорее всего, не слышали 90% жителей Норвегии, но это авторы, которые уже зарекомендовали себя и известны в художественных кругах.
Каков ваш совет начинающим коллекционерам?
Консультируйтесь с экспертами, но инвестируйте «с душой». Коллекционирование – это очень личное занятие. Если вы будете только слушаться кураторов и экспертов, вы закончите тем же, что делают все остальные, и ещё вдобавок переплатите. Вам надо найти свой путь. И он будет развиваться – то, что вы приобретёте в самом начале, может быть очень хорошим, но через десять лет вам понравится что-то совсем другое.
А вы что-нибудь продавали из своей коллекции?
Я не слишком хорош в том, что касается продажи искусства.
Насколько существенно для вас то, что случится с вашей коллекцией, когда вы покинете этот мир?
Честно говоря, меня не особо интересует то, что случится после того, как я умру. В своё время я шутил в кругу друзей, что построю пирамиду, мавзолей, где меня надо будет похоронить, где-нибудь в центре Осло. Памятник… (смеётся). Но, конечно, кто сейчас занимается такими вещами? Это уже давно не в моде, хотя мог бы получиться довольно смешной проект...
Richard Hudson. Marilyn. Нержавеющая сталь, 2,5 м
Значит, вам совсем всё равно?
Я думаю, что если эти скульптуры будут испорчены или уничтожены, это будет очень грустно. Поэтому я очень доволен тем, что у нас есть организация, которая о них будет заботиться по крайней мере первые 50 лет. Мне сейчас 60, это значит, что через полвека мне должно быть 110. Если я всё ещё буду жив, возможно, я уже не смогу быть наиболее подходящим куратором проекта. Поэтому должна быть система. Но если посмотреть в более обширной перспективе – сколько вещей сохранилось от первых веков нашей эры и кто знает, кем были их создатели? Нам известны образы из Библии, Юлий Цезарь, Клеопатра, может, ещё несколько. Но я не думаю, что нормальные люди – такие, как вы и я, могут претендовать на подобную роль. К тому же в современном обществе достичь столь выдающейся позиции намного труднее. Я думаю, что Гитлер, Черчилль, Мандела… люди, о которых мы так много говорим, через тысячу лет будут забыты. Мне кажется, нам необходимо признать, что всё преходяще.
Если посмотреть на иранские ковры, там никогда не увидишь подпись. И в то же время это абсолютно неважно, вы всё равно на них смотрите как на произведение искусства. В отличие, например, от современного искусства, где подпись известного автора сразу придаёт работе дополнительную ценность – даже если само произведение – не из самых удачных его свершений.
Вы абсолютно правы. Я думаю, что вещи, о которых мы сейчас так много говорим, это вовсе не то, что действительно от нас останется. Но идеи продолжают существовать. Философия. Об Аристотеле, скорее всего, будут говорить ещё долго. Так же как и про некоторые произведения искусства. Но – я не стану тем, что останется. Кто знает по имени того, кто в своё время финансировал Вигеландский парк? О самом Вигеланде мы ещё будем знать лет двести, триста. Пока всё не рухнет. Но многие скульптуры, которые вы здесь видете, будут продолжать жить. Как идея. У нас есть Venus de Milo aux Tiroirs Сальвадора Дали, в чьей основе – очень древняя скульптура. И по крайней мере в сфере идей она всё ещё продолжает привлекать людское воображение.
Если оглянуться на тот период жизни, в течение которого вы реализуете себя как коллекционер, можно ли сказать, что искусство поменяло вашу точку зрения на мир?
Конечно. Оно придаёт вам совсем другое измерение.
Diane Maclean. Open Book. Нержавеющая сталь
Какого рода измерение?
Я бы сказал – духовное. Если подумать – что бы я делал, если бы не было искусства? Просто занимался бы недвижимостью без этой добавочной ценности, которую придаёт то, что мы сейчас делаем. Всё бы хорошо работало, но это не было бы чем-то особенным. Искусство в своём роде придаёт сверхценность. Оно также позволяет вам взглянуть на вещи по-иному, понять людей. Понять, что они не только машины, которые что-то для вас производят. Каждый в принципе обладает этим духовным измерением, путь к которому открывает искусство. Я не особо увлекаюсь спортом, но я заметил, что бывают ситуации, которые могут объединить многих людей, заразить их своим азартом. Даже я не остаюсь равнодушен, когда вижу чью-то победу. Я думаю, что то же самое происходит, когда вы видите выдающуюся художественную работу, театральное представление или великолепную скульптуру. Это общее переживание. И оно – окрыляет.
Кристиан Рингнес. Фото: Ivar Kvaal
