Весна в имперской резиденции
Елена Фанайлова
02/05/2013
В Вене в имперской резиденции Хофбург в капелле Св. Йозефа состоялись два закрытых представления cпектакля «DeSacre!» по мотивам «Весны священной» Игоря Стравинского и акции панк-группы Pussy Riot «Богородица, Путина прогони!» Крупнейшие австрийские художественные институции признали акцию искусством, в России её авторы отбывают двухлетнее тюремное заключение. О проекте, посвященном 100-летию премьеры «Весны священной», и двух культурных скандалах мы беседуем с автором либретто Эрихом Кляйном (Erich Klein) и хореографом Кристиной Гайгг (Christine Gaigg).
Эрих Кляйн – философ, переводчик, критик, редактор журнала Wespennest, лауреат Государственной премии Австрии в области литературной критики.
Кристина Гайгг – хореограф, режиссер, руководитель труппы современного танца 2nd Nature, работает в области экспериментальной музыки и театра.
Кто автор идеи? Кто придумал сравнить языческое, сакральное, но давно признанное культурой действие «Le Sacre du printemps» («Весны священной») со странным перформансом, который исполнили девушки из Pussy Riot? Как вы эту связь обнаружили и можете объяснить?
Кристина Гайгг: Венская институция современного танца Tanzquartier https://www.tqw.at/ и Президентская канцелярия попросили меня придумать перформанс-спектакль для часовни Св. Йозефа; это особое место внутри габсбургского дворца Хофбург, закрытое для публики. Когда я впервые оказалась в часовне полгода назад, у меня в голове зазвучала «Весна священная», если можно сказать, вторым планом, а на первом были Pussy Riot. Из-за просьбы «что-то придумать для церкви» у меня соединились эти разные моменты, языческое и акционистское; в том числе потому, что тогда так много говорили о Pussy Riot и о том, что подобная акция неуместна в церкви. Когда я прочла статью Эриха Кляйна, с которым давно дружу, то стала подробнее интересоваться реакцией в России: кто был за, кто против, почему некоторые вообще промолчали, как Ольга Свиблова (директор Московского дома фотографии – ред.), и почему, например, поэт Лев Рубинштейн изменил свое первоначальное мнение. Он писал примерно так: «Я уже был готов осудить акцию, пока не понял последствия, к которым приведут действия властей; если художникам нельзя устраивать акции в церкви, то и политикам в ней не место».
Какие параллели для вас были важны? Предположу несколько: женщина-жертва (у Стравинского главная героиня погибает, принося себя в жертву не только приходу весны, но и славянской общине с её патриархальным укладом и старцами); ритуальный и мистериальный характер обоих действ (при всей сложности их сравнения); скандал, который вызвала первая постановка балета Стравинского в Париже, и скандал вокруг суда над участницами группы Pussy Riot?
Кристина Гайгг: Мотив жертвы, жертвоприношения не играл большой роли, только в начале работы. Меня удивило, что среди русских художников далеко не однозначное отношение к Pussy Riot, например, Авдей Тер-Оганян говорил, что их акция – это пиар-кампания. Но ведь Pussy Riot не изображали из себя жертв! Главное вообще что-то делать, а они совершили поступок. Может быть, их мужество – это пример для других?
Существует около 20 известных версий хореографии «Весны священной», от Мориса Бежара до Жана Галлота. Как будет сделан ваш спектакль, будет ли он опираться на хореографию Нижинского?
Кристина Гайгг: На самом деле есть больше 200 хореографических версий! «Sacre» – это что-то вроде «пробной работы ученика на звание подмастерья». У меня в 2000 году была работа, где я подробно изучала язык движений у Нижинского, она называлась «Sacre Material» и состояла из разных фрагментов – музыка Стравинского, элементы хореографии Нижинского (существует американская реконструкция 1988 г.). Это вообще не чистое «Sacre». Я часто ссылаюсь на Нижинского, потому что он очень точно работал с музыкой.
Кроме того, обычно забывается, что в самом начале «Весны священной» проект был сотрудничеством трех людей – хореографа, композитора и театрального художника (Николай Рерих). Последовал огромный успех музыки, а хореография была полностью забыта после семи показов спектакля. На самом деле это большой скандал в истории искусства, связано это с такими вещами, как сложности документации хореографии и т.д.
На самом деле «DESACRE!» – это не спектакль, а нечто вроде «lecture performance». Я не придумывала никакие движения, фигуры, я просто цитирую мотивы Нижинского и Pussy Riot. При этом я старалась реконструировать максимально точно, отталкиваясь от видео (есть видео Pussy Riot, есть видео реконструкции «Sacre»). Связь этих разных элементов должна быть видна. При этом мы, Кристина Гайгг и Эрих Кляйн, между этими сценами выступаем, говорим, комментируем, в том числе исторический контекст. Всё зависит от контекста, дорогой читатель.
Контекст, который здесь интересен, – как далеко мы ушли в 2013 году от 1913 года. Прогресс всегда выглядит более очевидным, чем на самом деле. Нижинский в «Весне», безусловно, использует момент экзотики. Россия тогда была экзотической страной, такой и осталась. При этом и Стравинский, и Нижинский использовали шаманский экзотический элемент Российской империи. Стравинский записывал народные песни, Кандинский занимался шаманами, народное искусство представляло большой интерес для русского авангарда. Что для Пикассо была Африка, для русских художников была русская деревня, глубинка, Сибирь. И где она вообще находится, Россия, – и, соответственно, где Европа?
/
Идёт репитиция «DeSacre!»
Что можно сказать о сценографии и о костюмах? Танцовщики выступают в балаклавах и платьях Pussy Riot?
Кристина Гайгг: Танцоры в сценах, где они изображают Pussy Riot, одевают балаклавы. Костюмы серые, но похоже на Pussy. Костюмы сделала глава костюмерного цеха Зальцбургского фестиваля. Что точно можно сказать: когда танцоры в одежде Pussy на коленях крестятся на фоне барочного алтаря, это вызывает серьёзное напряжение в зале. Один из зрителей пошутил: «Спектакль удался, часовню осквернили».
Эрих Кляйн: Пространство часовни – это не действующий храм, там хранились какие-то вещи из президентской канцелярии. Когда я увидел капеллу, то вспомнил, как одна старушка в начале 90-х годов в Угличе сказала мне у храма: «В советское время здесь был склад, а теперь это церковь». Она как бы с грустью это сказала, потихоньку: склад для неё уже стал историей, ну и зачем храм? А в Вене получился обратный эффект, капелла Йозефа стала храмом только в момент нашего спектакля.
Президент Австрии Хайнц Фишер (слева) на премьере «DeSacre!»
Почему для спектакля была выбрана часовня Йозефа в Хофбурге, резиденции Габсбургов и нынешнего президента Австрии? Почему не собор Св. Стефана, это точно был бы скандал?
Эрих Кляйн: Было сделано приглашение. Администрация Хофбурга хочет делать его более открытым для публики. 75-летие писателя Петера Хандке там праздновалось, проходят и другие акции два-три раза в год. Собственно, это вопрос, где сидит наш президент: там же дух Габсбургов царствует, одни исторические предметы. Культурный надзор, конечно, говорит: ничего нельзя трогать. И как же так: у нас республика – а президент окружен только габсбургскими реликвиями? Pussy Riot совершили политический поступок, а мы только делаем перформанс. Рассказываем президенту подробно, что там было на самом деле в Храме Христа Спасителя.
Кристина Гайгг: Для меня важно, что Pussy Riot совершили не хулиганство, а выступили с мирным протестом! Об этом часто вообще не говорят, и не говорят на Западе. Видно по их поведению, что это мирный протест; но и охрана, надо сказать, при попытке задержания вела себя не агрессивно.
Эрих Кляйн: Речь не идёт о том, чтобы повторить Pussy Riot каким-нибудь странным образом. Такая акция в австрийском храме? Конечно, их бы выгнали, позвали бы полицию, но в худшем случае они отделались бы административным штрафом в 200 евро. Надо заметить, что свобода искусства и у нас ограничена принципами типа «богохульство, осквернение», но как специалисты это называют, это «мёртвое право», которое присутствует в регионах правой Австрии, но не исполняется, в том числе чтобы не будить спящих собак. И церковь сама не хотела бы трогать сложные вопросы религиозной терпимости и мультикультурализма. Были у нас такие случаи в 70–80-е годы, когда в осквернении святынь обвиняли немецкого режиссера Герберта Ахтернбуша (Herbert Achternbusch) или художника Германа Нитша (Hermann Nitsch).
Вацлав Нижинский пережил страшное унижение и травму, когда его постановка была освистана публикой; затем крах карьеры и психическое расстройство. Известно, что он находился в психиатрической лечебнице в Вене и, по свидетельству корреспондента Life, танцевал на улице для советских солдат в 1945 году. Вы учитывали эту информацию?
Эрих Кляйн: Унижение Нижинского – это одна история; другая – как это сейчас вспоминается. Чем возмущалась публика в 1913 году – древними танцами? архаикой? – трудно сказать. Точно не язычеством, это была эпоха секуляризации, штейнерианство и прочее. Установить правду, в чём именно состоял скандал, сложно. В том же 1913 году был скандал с концертом Шёнберга, и никто сегодня не может сказать, почему. Тогда вообще возникла эта идея – пощечина общественному вкусу. Скандал стал принципом авангардного искусства, и тут возникает вопрос: а что после скандала? Как художник себя радикализует? После скандала должен следовать ещё более серьезный скандал. Искусство – это не всегда мирное занятие. Возможно, худший пример – так называемый «чисто сюрреалистический акт», о котором говорил Андре Бретон: стрелять в людей, которые ходят по улице. А как спровоцировать власти? Тут масса разных ответов, один из них – болезнь, хоть это и личная трагедия. Может быть, это звучит романтично или выглядит как кокетство, но это факт. Нижинский с середины 1920-х годов болел, но до сих пор неясно, чем. Его исследовал даже известный ученик Фрейда, психолог Альфред Адлер. И с середины 20-х годов Нижинский бродил по Европе: Франция, Швейцария, Австрия, разные санатории. В 1942-м он поехал в Венгрию, откуда родом была его жена. Надо сказать, с 1944 года, когда немцы оккупировали бывшего венгерского союзника, это было довольно опасно: психически больной человек и немецкие врачи в Будапеште. Нижинский убежал в маленький западновенгерский городок, и там его нашла Красная армия, наступавшая на Вену и Берлин. Его узнали. Но важнее то, что потом рассказала жена Нижинского: что Вацлав впервые за долгие годы хорошо себя почувствовал, когда услышал родную речь, поговорил с солдатами, выпил, танцевал для них. Это, конечно, выглядит как новая мифология, такой красивый рассказ про освобождение Европы советскими войсками. Однако такая встреча была. Правда, потом Нижинский сразу уехал в американскую зону в Австрии, где жил до 1947 года.
Девушки из Pussy Riot прошли и проходят унижения в суде, тюрьме и колонии. Страдания художника и его нелады с властями – это романтическая парадигма. Должен ли художник в XXI веке приносить себя в жертву для того, чтобы его голос был услышан публикой?
Кристина Гайгг: Есть обязанность художника высказаться, когда его смущают общественные или политические недостатки. Таким образом высказалась в том числе Эльфрида Елинек в открытом письме в защиту Pussy Riot. Когда репрессивная машина начинает работать, требуются менее тонкие художественные реакции, другого не остаётся. Но выбор таких не самых художественных ответов не означает самопожертвование. Это просто убеждения. Последствия акции Pussy Riot невозможно было предвидеть!
Эрих Кляйн: Тут мы должны рассказать о реакции чиновников из президентской канцелярии. Они нас пригласили, мы сказали: да, мы сделаем такую акцию. Концепцию они, очевидно, не читали, и за три дня до премьеры нам вдруг позвонили и сказали: «Вообще-то у Австрии хорошие отношения с Россией, Россия нам не враждебная страна, президент Путин законно избранный президент», ну и так далее. Когда австрийский президент после премьеры радостно вскочил на сцену и поздравил нас, трудно сказать, отчего он испытывал радость: от музыки, танцев, или что не было упомянуто имя Путина. (На прямой вопрос он так и не ответил – видимо, ему посоветовали.) Конечно, приглашённые журналисты обсуждали, что это не очень в манере республики – устраивать такие закрытые спектакли. Интересно и то, что фактическое отсутствие имени Путина как-то даже усилило его присутствие. Меньшее иногда значит больше, потому что все и так знают, о чем речь.
В России, согласно социологическим опросам, панк-молебен был воспринят в основном как хулиганская выходка (даже в артистических кругах). Акционизм благодаря постсоветскому консерватизму не входит в зону «прекрасного». Видные австрийские художественные институции (Венская академия изобразительных искусств, музеи, фонды, австрийское отделение Международной ассоциации художественных критиков, международный кинофестиваль Viennale) опубликовали письмо о признании акции Pussy Riot искусством и неподсудности девушек, об их связи с международным акционизмом. Вы разделяете эту точку зрения? Видите ли вы связь между панк-молебном Pussy Riot и венским акционизмом, его радикальными практиками?
Кристина Гайгг: Акция Pussy Riot – безусловно, произведение искусства. Это очень хорошо обдуманная акция: выбор места, выбор художественный. Средства плюс хорошая интуиция, поведение в храме без насилия – всё это показывает, что можно делать такие акции, и как их делать.
Эрих Кляйн: Связь с венским акционизмом: тогдашние протагонисты уже все немолоды, все стали заслуженными профессорами, или государство им платит какие-то почётные пенсии, это так. Но в конце 1960-х годов было относительно суровое время: часть художников отсидели сроки, как Гюнтер Брюс (Guenter Brus), другие убежали из Австрии и придумали себе «правительство в изгнании» в Берлине. Третьи отказались от своей деятельности. Всё как везде. Но нет сомнений, что работы венских акционистов, как бы они ни выглядели спекулятивно, были необходимы тогда. Кстати, тогдашние их противники до сих пор живы, это видные журналисты. Забавно, то, о чём мало говорят, что главный судебный психиатр, который писал экспертизу по акции в Венском университете, был такой национал-социалист, который молодым врачом до 1945 года участвовал в убийстве детей в психбольницах. Он долгие годы был видным психиатром в Вене, и только в начале двухтысячных на него подали в суд.
Pussy Riot называли себя панк-группой по образцу американского движения Riot Grrrl и ссылались на другие феминистские и активистские источники своей деятельности. В то же время некоторые наблюдатели в России заметили, что акция в Храме Христа Спасителя сделана людьми, которые имеют отчетливое представление о православном каноне и литургии. Для вас эти зоны сочетаются с «Весной священной»?
Кристина Гайгг: Тот факт, что Pussy Riot имели представление о литургии, доказывает, что они точно понимали, что делают. Это и доказывает, что они не оскорбляли церковь. Если человек знает литургию, он может использовать её фрагменты. У меня было бы более критическое отношение, если кто-нибудь использует формы, которые он недостаточно знает. Pussy Riot выбрали форму молитвы, чтобы доказать то, что хотели. Это правильно. Если подробно рассматривать хореографию Нижинского, там найдутся такие же телодвижения, жесты, фигуры: жесты сопротивления и жесты подчинения в ритуализированном виде. Это такие легкие и универсальные жесты. Забавно и то, что Нижинский и Толоконникова придумывали свои акции примерно в одном возрасте, 23 года.
Эрих Кляйн: Всё это и совместимо, и из истории искусства понятно: ваш Михаил Врубель делает фрески в храме в Киеве и такие картины, как «Пан». Густав Климт пишет «Поцелуй» для церкви Вагнера. Тогда это, конечно, было скандалом.
Девушка-героиня у Стравинского погибает, принося себя в жертву приходу весны. Вы не считаете молодых женщин из Pussy Riot жертвами политической зимы в России?
Кристина Гайгг: Как уже сказано, Pussy Riot не представляли себя и не интересовались собой как жертвами. Последовала дискуссия, обсуждались вопросы, которые раньше были табу. Можно представить, что было бы, если бы эту акцию делали известные художники – имела бы она такие же последствия? Но это уже чисто русские вопросы, другого масштаба и за рамками искусства. Это вопросы к обществу.
